каменных плит, лежащих вокруг, но ключей не нашли. Положение становилось трагикомическим: разрешение на проживание в хижине есть, а попасть в неё не можем.
Фурсов успел уже высадить второй отряд гляциологов и пролететь мимо нас в сторону Баренцбурга, а мы все ещё продолжали в нерешительности стоять около широких окон, думая, что же предпринять. Погода выдалась удивительно приветливой: довольно тёплой для сентября, без ветра и осадков. В конце концов бессмысленное топтание около домика надоело. Первым нарушил непродолжительное молчание Володя Михалёв.
— Сегодня суббота. Наверное, поэтому и людей нигде не видно вокруг. Так мы ничего путного не добьёмся здесь. Надо топать в Лонгйир. Может, кого по дороге встретим и спросим тогда, как попасть в эту злополучную хижину.
Володино предложение показалось мне убедительным, и после короткого совещания решили идти в административный центр.
Рюкзаки, ящики и баульные мешки с имуществом и продуктами сложили у стены дома и зашагали по гравийно-шлаковой дороге, накатанной до графитного блеска. Ещё из вертолёта мы хорошо видели, что эта дорога соединяла посёлок с дальней шахтой, близ которой располагалась нужная нам хижина.
Вскоре показался небольшой аэродром. Недалеко от дороги, рядом с небольшим ангаром, одинако стоял маленький туристский самолётик. Позже мы узнали, что этот единственный в ту пору на архипелаге аэроплан принадлежал главному инженеру рудника Альфреду Тифенталю — страстному любителю воздушного спорта. Он даже ухитрился организовать в Лонгйире кружок, в котором обучал местных энтузиастов искусству самолётовождения. Молодая жена инженера Рената — учительница местной школы — иногда тоже водила над Шпицбергеном аэропланчик.
— По-моему, вон там, у дальнего поворота за озером, стоят какие-то машины. Давайте прибавим шагу, а то могут уехать, — прервал наше молчание Маркин.
Внимательно присмотревшись, мы убедились, что это были грузовики, и быстро зашагали в ту сторону.
До этого мы не очень торопились, вероятно, по той причине, что раньше никому из нас не приходилось бывать за рубежом, и вот теперь впервые в жизни мы приближались к иностранному населённому пункту. Приближались, прямо скажем, несколько необычным и примитивным способом — пешком. Кроме того, миссия к губернатору за ключами представлялась нам не очень деликатной, хотя и необходимой: как-никак он сам прислал телеграмму в Баренцбург, в которой наряду с официальным разрешением гляциологам жить в норвежских хижинах было сказано: «Добро пожаловать в Лонгйир». — Не унывайте, мужики! — весело воскликнул Михалёв. — Дело сделано, и его не исправить. Не возвращаться же, в конце концов, назад! Это неплохо, что представимся норвежским властям, ведь идём мы с миром.
Ну вот и поворот. Чуть поодаль стояли два больших самосвала «Вольво». Подошли к первому и обратились к его водителю по-английски. Никакой реакции в ответ. Ясно, что ничего не понял. Перешли тогда на немецкий. Тот же эффект! Что делать? Тогда на всякий случай, а скорее просто так, из озорства, спросили: «Парле ву Франсе?», хотя сами вовсе не знали французского. Норвежец снова развёл руками. Что-то говорит, объясняет, показывает, а что — теперь уже не понимаем мы.
Угостили незнакомца московскими сигаретами, подарили ему шпицбергенский значок. Стоим, пускаем ароматный дымок, улыбаемся, а договориться не можем. Очень обидно. Вдруг кто-то из нас возьми и скажи прямо по-русски: «Слушай, друг! Мы — Москва! Россия! Экспедиция!» В тот же миг лицо шофёра оживилось, он что-то быстро затараторил по-норвежски, часто повторяя слова «руссиск», «Москва». «Эге, — думаю, — значит, наконец понял, кто мы и откуда. Ещё бы разобраться с ключами от домика!»
Водитель окликнул своего товарища с другой машины. С ним удалось быстро найти общий язык — английский. Вскоре мы уже мчались в Лонгйир.
Грузовик остановился недалеко от длинного пирса. Водитель подошёл к группе людей, минуту поговорил с ними и вернулся назад вместе с каким-то древним, но ещё достаточно крепким седобородым дедом. Его лицо, изборождённое старческими морщинами, было покрыто особым северным загаром, образовавшимся под действием солнечных лучей и свирепых ледяных ветров и морозов. «Этот старик вам поможет», — сказал на прощание шофёр.
Наш новый помощник оказался одним из старейших шпицбергенских охотников-зверобоев. На островах архипелага он провёл несколько десятков лет и зим и даже хорошо помнил Владимира Русанова и Фритьофа Нансена, когда те посетили Шпицберген ещё в 1912 году.
Мы идём из порта по автомобильной дороге на близлежащий пригорок, расположенный у входа в долину Лонгйирдален, в противоположный конец которой свешиваются два лобастых ледниковых языка — Ларсбреен и Лонгйирбреен. Слева от дороги замечаем одну из достопримечательностей городка — церковный колокол, поставленный здесь после второй мировой войны на высоких столбах под двускатной маленькой крышей. Его сделали рабочие рудника в свободное время. Колокол звонит по праздничным дням, радуя население красивым, мелодичным звоном. Справа, на видном месте пригорка, находится двухэтажный дом. В нём размещается контора губернатора Свальбарда. Перед домом на высокой мачте вьётся государственный флаг Норвегии — красное полотнище с крупным темно-синим крестом в белой оторочке.
С этого места, называемого Приморским районом, открывается чудный вид на широкий, уходящий к северу и востоку Ис-фьорд и лежащий внизу небольший уютный Адвент-фьорд, на убегающую далеко в горы долину Адвентдален и на сравнительно небольшую, зажатую с трех сторон отвесными горными склонами долину Лонгйирдален. Именно здесь, на этих склонах, и возник посёлок Лонгйир. К угольному причалу вела «Бирманская дорога», отсюда начиналось и кольцевое шоссе, связывающее все поселочки — Старый Лонгйир (где выделялась деревянная кирха), Свердрупбюен, Нюбюен и Хауген, которые все вместе и образуют единый административный центр Шпицбергена (Свальбарда) под названием Лонгйир.
Наш провожатый запросто, как свой человек, зашёл в резиденцию, поприветствовал сидящих там людей, оказавшихся вице-губернатором и его помощником, и кратко рассказал им что-то. У входа во внутренние помещения мы разглядели плакатик с перечёркнутым резиновым сапогом и, поняв намёк, тут же сняли уличную обувь. Здесь впервые мы почувствовали, как норвежцы следят за чистотой в домах и на улицах, как уважают они порядок и правила общежития. Норвежец не войдёт в жилое помещение в обуви и верхней одежде.
Высокий худощавый вице-сюссельман Фредерик Бейкман знал от губернатора, только что уехавшего на отдых в Норвегию, о предстоящем визите советских гляциологов в Лонгйир. Он поинтересовался, как мы устроились в хижине.
Выслушав наш рассказ, временный глава Шпицбергена заметил, что этот домик находится не в его ведении, а принадлежит местному профсоюзу угольной компании и ключами распоряжается только рабочий союз горняков. Господин Бейкман куда-то позвонил, затем попросил подождать его минут двадцать, сел за руль микроавтобуса и уехал на дальнюю шахту.
Мы остаёмся в обществе чем-то озабоченного, немногословного человека. С удивлением узнаем, что он единственный полицейский на всём архипелаге. В силу этого ему часто приходится совершать морские и сухопутные инспекционные поездки по островам Шпицбергена и не только бывать во всех его населённых пунктах, но и посещать с целью контроля многие хижины, в которых проживают охотники, туристы и участники экспедиций.
Вскоре вернулся вице-губернатор. Вместе с ним приехал и председатель рабочего союза. Он любезно передал ключи, пожелал успеха в работе и пригласил нас на воскресный приём, организуемый угольной компанией и спортивным клубом «Свальбард Турн» в честь советской делегации из Баренцбурга.
Поблагодарив за помощь и приглашение, мы собрались идти в «хюттэ», как называют норвежцы эти небольшие домики, специально сооружённые в пустынных местах на берегах заливов и в долинах островов.
Некоторые хюттэ имеют собственные имена. Так, например, тот, от которого мы получили ключи, называется «Пюнтенхюттэ», то есть «мыс».
Пешком возвращаться нам не пришлось: полисмен пригласил в машину. Он лихо вёл микроавтобус — тот самый, на котором только что ездил вице-губернатор. Стрелка спидометра всё время плясала около цифры «100». Последний поворот, съезжаем с накатанной дороги, и машина замирает рядом с «Пюнтенхюттэ». Пока полицейский открывает наружную дверь, я с любопытством наблюдаю, как маленькие
