Секреты балтийского подплава

из котелка, счастье спать на воздухе, на железной палубе под рогожей. В Кронштадте 'банкетов и оркестров не было. Встречали сухо, сугубо официально представители штаба бригады, да люди с малиновым просветом на погонах'.

Зеленцов ничего не пишет о том, как происходило разбирательство. Зеленцов вскоре попал в штрафную роту, а когда искупил кровью и вернулся, его послали рулевым на 'С-13', к Маринеско.

Не знаю, какое наказание понесли Травкин и его вахтенный офицер за то, что предоставили центральный пост и секретные документы в распоряжение предателя. Трибунала, кажется, не было. Травкин ушел командиром на 'К-53', затем на 'К-52'. После 7 июня 43-го, дня возвращения на Лавенсаари, гвардейская подводная лодка 'Щ-303' в истории флота не упоминается. Вот об этом походе Травкина Грищенко и пишет: 'Травкин делает свое дело и хорошо и красиво'.

Я намеренно не назвал фамилию капитан-лейтенанта Ю. М. Афанасьева (я предупреждал, что пишу не исторический труд. Если кто думает, что я не знал имени Юрия Афанасьева, пусть заглянет в книгу 'Соль службы', которую я редактировал, с. 68). Тема вокруг этого имени 'задымлена' чрезвычайно. Вот пример: из далекого зарубежного Таллина (не иначе, фельдсвязью закинули туда восемь номеров 'Вечёрки' с моим очерком) пришло негодующее и крайне саркастическое письмо.

Его авторы отставной адмирал С. Смирнов и М.Корсунский, 'член международной ассоциации писателей — баталистов и маринистов' (не нужно пугаться, в наши дни, если два литератора в Москве дружат с одним в Таллине, это 'международная ассоциация'), видимо — тот М. Корсунский, который с В. Гринкевичем написал книгу 'Адмирал Трибуц' и издал её в 80-м году в Таллине в издательстве 'Ээсти Раамаат' (то-то, я думаю, эстонцы обрадовались).

Смирнов и Корсунский пишут, что мой 'опус' есть 'сплошная брехня', и — очень надеемся, что у редакции хватит мужества и чести, чтобы напечатать наши заметки' (они думают, что это удачный трюк: тут уж 'Вечерний Петербург' не отвертится!).

Я процитирую поборников мужества и совести. Они подчеркивают, что Афанасьева приговорили именно 'сухопутные юристы', 'юристы ПрибВО': '...сухопутные юристы бдели. Был организован показательный процесс Прибалтийского военного округа. Никуда дальше Вентспилса Афанасьев не ушел. (...) Когда в Риге шел суд над Афанасьевым, по радио выступил Сталин...' ( и никаких указаний на источники).

Тут всё неясно. 'Дальше Вентспилса' или Риги 'не ушел' Афанасьев? В 'показательный процесс' плохо верится. Прибалтийский Особый военный округ с 22 июня 41-го значится в истории как Северо-Западный фронт. Сталин выступил по радио 3 июля. Если в этот день в Риге судили Афанасьева, то судили его немцы. Наши оставили Ригу 1 июля. Ясно другое: биограф Трибуца уводит 'след' подальше от любимого нашего Трибуца. А вот профессор истории каперанг Мрыкин пишет в редакцию (без указания на источник): именно командование флота отдало Афанасьева под трибунал и сделало это в августе 41-го. В августе Афанасьев мог быть судим в Таллине либо в Кронштадте (Ленинграде). Если Афанасьева приговорил флотский трибунал, на приговоре должна быть утверждающая подпись Трибуца: тогда хвала, которую воздает в своих мемуарах Трибуц казнённому командиру, не очень прилична.

Капитан-лейтенант Афанасьев был старшим по группе кораблей, которые стояли в Либаве в ремонте и 'были взорваны экипажами': эсминец 'Ленин' (командир кап.-лейт. Афанасьев), подводные лодки 'С-1', 'М-71', 'М-80', 'Ронис' и 'Спидола' (перечисление кораблей: 'Боевая летопись ВМФ...', с. 96). Профессор каперанг Мрыкин приводит цитату из диссертации Грищенко, которая была защищена в 49-м году в Военно-морской академии имени Ворошилова: 'Следовало бы объединить эти корабли в караван, придав им в обеспечение эсминец 'Ленин', пять торпедных катеров, 12 катеров МО (малые охотники) морской погранохраны НКВД и два тральщика, случайно оказавшиеся в порту Либава. Подводные лодки вместе также представляли артиллерийскую силу. Учитывая небольшой переход до Виндавы, можно было рассчитывать на успех...'

Благодарю за сведения из документа, который был секретным, а теперь, видимо, 'для служебного пользования'. Неясно, что разумеет Грищенко под словом 'караван'. Морские словари дают несколько значений этого термина: группа несамоходных судов, следующих одно за другим на буксире; группа судов, идущих совместно в один и тот же порт назначения, и т. д. Идти из Либавы своим ходом эти суда не могли. Грищенко это знал. Грищенко до 18 часов 22 июня 1941 года находился в Либаве. Вряд ли эсминец 'Ленин' был способен обеспечивать караван. Готовность главных машин эсминца была 80 процентов... Невозможно разбирать цитату, не зная окружающего текста. Трудно говорить про обстановку, в какой работал адъюнкт капитан первого ранга Грищенко.

Над ним был научный руководитель, различное начальство, ученый совет, а на дворе стоял 49-й год. Кузнецов был снят с должности главнокомандующего ВМФ, его заместитель Галлер уже был осужден и умирал в тюрьме.

Что хотел сказать Грищенко?

Загадочны действия Трибуца и его штаба в первые часы войны. Н. Г. Кузнецов в книге 'Накануне' (М., Воениздат, 1969) пишет, что указание флотам о переходе на готовность номер один было дано около 23 часов 21 июня. Затем Кузнецов, нарком ВМФ, звонит командующим флотами, первый звонок — Трибуцу: 'Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю еще раз — боевую'.

Трибуц спрашивает: 'Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли и базы?'

Кузнецов отвечает: 'Можно и нужно!' 'Мой телефонный разговор с Трибуцем закончился в 23 часа 35 минут' (см. сс. 356, 357. 359).

Что происходило в Либаве, нам рассказывает Грищенко в книге 'Соль службы'. В час ночи 22 июня офицеры были вызваны посыльными на корабли и в части. Личный состав перешел из казарм на лодки. Готовности номер один объявлено не было. В четыре утра Грищенко 'решил не терять зря времени, провести учение по живучести и непотопляемости корабля'. Моряки понимают, что если б была объявлена боевая готовность, то ни о каких 'учениях по живучести' и речи б не могло быть.

'В самый разгар наших учений мне подали радиограмму с адресом 'По флоту'. Я быстро прочел: '...последнее время многие командиры занимаются тем, что строят догадки о возможности войны с Германией и даже пытаются назвать дату ее начала... Вместо того, чтобы... Приказываю прекратить подобные разговоры и каждый день, каждый час использовать для усиления боевой и политической подготовки... Комфлот Трибуц'.

Хорошая радиограмма в пятом часу утра 22 июня.

Почти тотчас, пишет Грищенко, над гаванью и над подводными лодками появились бомбардировщики с крестами и свастиками. 'Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание 'огонь не открывать', не решается осмелиться и нарушить его... (...) Самолеты в третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне — не то взрывы бомб, не то стрельба орудий' (см.: 'Соль службы', сс. 53 -54).

Заглянем в 'Боевую летопись ВМФ...' (с. 95): 'Около 4 ч. немецко- фашистские войска при поддержке танков, авиации и артиллерии перешли в наступление на приморском направлении. Самолеты противника, не встретив противодействия, нанесли бомбовый удар по Лиепае...' Исторический сборник 'Краснознаменный Балтийский флот...' (М., 'Наука', 1973, сс. 23-24) говорит об этом подробнее: около 4 часов утра краснофлотец Колотенков, разведчик 841-й зенитной батареи, которая находилась в боевом дежурстве (это уточнение подчеркивает, что и в береговых частях флота готовность номер один не была объявлена), определил, что неизвестные самолеты идут курсом с моря на военно- морскую базу. Колотенков объявил по батарее боевую тревогу и доложил по телефону о самолетах на КП. С КП дивизиона последовала команда: 'Огня не открывать'.

12 бомбардировщиков 'Ю-88' нанесли удар по Батскому аэродрому, где базировался 148 истребительный авиационный полк.

Командир 503-й зенитной батареи, которая прикрывала аэродром, старший лейтенант В. Рябухин приказал (видимо, на свой страх и риск) открыть огонь. Однако самолеты уже отбомбились и без потерь развернулись на обратный курс. Вот эти разрывы бомб и стрельбу орудий и слышал Грищенко, находясь на мостике лодки 'Л-3' в гавани и читая удивительный приказ Трибуца