пиратствовал и безумствовал Вишневский, был брат-близнец РАППа, только в военных сапогах, некоторые литераторы (Либединский, например) начальствовали и в той, и в другой организации. Вероятно, кто-то надеялся, что разгонят и ЛОКАФ.
Булгаков не разделял этих светлых надежд. 'Флибустьер' Вишневский крейсировал под государственным флагом.
Ложь — патетический прием Вишневского. Он не высказывает своего личного мнения (как принято у приличных людей). Он угрожает и проклинает от имени неведомой ему самому 'массы'. Громя Булгакова, Вишневский печатно (публично) лжет, будто зрители во МХАТе покачивают головами и видят в героях 'Дней Турбиных' — вредителей, которыми газеты пугали тогда народ.
'Дни Турбиных' были любимым спектаклем, единственной отдушиной в те годы, когда — '...и воздух пахнет смертью'. Занавес но окончании 'Турбиных' давали по 20 раз. Биографы Сталина не могут понять, почему Вождь любил этот спектакль,— но 'Дни Турбиных', запрещенные в 29-м году, были разрешены к возобновлению лично Сталиным в январе 32-го года. В 34-м году прошел 500-й спектакль 'Дни Турбиных', в 40-м году — 900-й...
То был единственный, кажется, случай, когда Вишневский 'не сориентировался'.
Вишневский удачно провернул другую 'операцию' — он начал и возглавил кампанию против Сергея Колбасьева.
Колбасьев во всем был противоположность Вишневскому. Не липовый 'братишка', а морской командир (в Гражданскую войну Сергей Колбасьев командовал миноносцем, командовал на линкоре 'Петропавловск' дивизионом 120-мм артиллерии), настоящий герой войны (в знаменитом сражении у Обиточной косы 15 сентября 1920 года Колбасьев командовал 2-м дивизионом канонерок). Высокий и красивый. Блестяще образованный, переводчик с нескольких языков и радиоинженер. Талантливый в изобретательстве и в музыке. И великолепный, любимый всеми писатель.
В 31-м году в журналах 'Локаф' и 'Залп' появились статьи с хорошими названиями:
'Выправить курс'. 'Гражданская война в кривом зеркале' (не правда ли, похоже на недавний заголовок в 'Труде' — 'Ложь от имени покойного'?), и прочая. Суть этих 'критических' статей сводится к мудрой формуле адмирала Поникаровского: 'неча лазить грязным пером в нашу чистую историю'. Авторы этих статей Вс. Вишневский, П. Федотов, С. Варшавский (после войны Ленинградский писатель Сергей Варшавский учуял перемену спроса и перековался из 'локафовца' в описателя Эрмитажа) без обиняков утверждали, что Колбасьев — 'классовый враг', который протаскивает 'идеологически чуждые установки в литературу'. 'Объективно вредная книга', 'грехопадение автора', 'тяжелая литературно-политическая ошибка', 'автор — верный установке на героев из бывших офицеров'...
Но вот что интересно. Книга 'Поворот все вдруг' Сергея Колбасьева вышла первым изданием в 28-м году, а критический 'залп' прозвучал только в 31-м. В чем дело?
А дело в том, что в 1931 году на флоте заново, после десятилетнего перерыва, принялись 'чистить' и уничтожать бывших офицеров. О масштабах такой 'чистки' на Балтике в 1931 году говорят цифры из архивных документов, опубликованные в историческом исследовании С. Зонина 'Теория и практика перманентного уничтожения...'
Колбасьев именно тогда служил на Балтике на эсминцах (по неизвестной мне причине он прервал свою дипломатическую и разведывательную работу за рубежом и был возвращен командиром на флот). Статьи Вишневского и его своры были прямым (и грязнейшим) доносом: они указывали ГПУ на командира флота Сергея Колбасьева — вот он, враг!..
Колбасьев уцелел в той 'чистке'. С большям трудом ему удалось в 32-м году уйти с флота. Но это его не спасло. В 33-м его арестовали. Через несколько месяцев выпустили. В 34-м арестовали вновь. Выпустили. В апреле 37-го его арестовали в третий раз, и в октябре расстреляли.
Вишневский мог быть доволен.
Хорошо заметил о Вишневском Лев Успенский: 'по-настоящему ему везло в жизни только на ордена'. К травле Сергея Колбасьева крепко приложил руку и его однокашник по Морскому корпусу Леонид Соболев. Роль Соболева-доносчика в арестах и уничтожении многих лучших командиров на Балтике показал по архивным документам С. Зонин
Все добровольные (!) доносы Соболева, написанные 'четким штурманским почерком' и 'с несомненным литературным даром', сохранились. А в печати Л. Соболев в 31-м году утверждал, что корабли героев Сергея Колбасьева 'плывут прежним, буржуазно-дворянским курсом'. У Соболева хватило бесстыдства включить эту статью в свой однотомник 'На главном курсе. Статьи и выступления о литературе и писательском труде' в 69-м году — через 13 лет после реабилитации невинно расстрелянного Колбасьева. Не постеснялся Соболев включить в однотомник 69-го года и свои выступления 57-го года, где он громит В. Дудинцева и альманах 'Литературная Москва'.
Одним из редакторов (общественных, то есть без заработка) 'Литературной Москвы' был замечательный человек, писатель, бесстрашный защитник Ханко Владимир Рудный...
Древняя истина: каждый человек судим будет в потомство и на небесах — по делам своим.
Сколько замечательных и благодарных слов сказано в разных книгах о балтийском комдиве (воспитателе Маринеско) Евгении Гавриловиче Юнакове. Если собрать эти слова вместе — отдельная книга получится.
А вот про комдива по фамилии Орёл я нигде не встречал ни единого доброго слова. Только в статье адмирала Поникаровского.
Орёл мне неинтересен.
В истории войны он упоминается полтора раза. Начал войну командиром бригады, окончил войну командирам дивизиона подводных лодок. В море вышел на лодке один раз — когда война уже кончалась, а для мирной карьеры, для восхождения в адмиралы нужен был хоть один боевой поход. Профессор каперанг Мрыкин своё письмо в 'Вечерний Петербург' украсил эпиграфом из Вольтера: 'Бог Истории — в подробностях' (профессор забыл указать, из какого произведения он это почерпнул, такое бывает, особенно если слямзишь фразу не из собр. соч.. а из отрывного календаря). Если каперанг Октябрь Мрыкин любит подробности, я могу сообщить.
Г. Зеленцов в воспоминаниях
'Срыв гаек от перетяга произошел под Новый год. Комдив не разрешил пропустить на встречу Нового года приглашенных девушек с Морзавода. Отменой ранее данного разрешения он поставил матросов и старшин в весьма неудобное положение...'
Далее Орёл является в столовую поздравить матросов. Моряки, от большой любви, принимаются его качать.
Зеленцов пишет, что вышло всё само собой, 'сговору не было — это точно'.
Когда Орёл шлепнулся на пол, '...рука машинально хваталась за пистолет. В столовой раздался гомерический хохот сотен людей. Он взял себя в руки и стремглав выскочил из столовой'.
Здесь новогодние приключения Орла не кончились. Зеленцов подробно рассказывает, как во дворе Орёл повстречался с одним из матросов из экипажа 'С-13', в результате чего у Орла появился под глазом хороший синяк.
'...Когда он поднялся, потирая ушибленное место, двор бригады подплава был пустынен, как замерзшая даль залива. За воротами базы танцевали под баян одетые в одни фланельки матросы с заводскими девчатами. Мороз был нипочем, танцы в разгаре. Довольны были и девчата, праздник все же удался'.
Зеленцов заступил в ночь дневальным по кубрику, и был свидетелем разговора меж Орлом и Маринеско в пустом кубрике. Тогда Орел и сказал свою фразу, ставшую легендарной:
'Сам ты бандит, и команда у тебя...'
И если до этого Маринеско посмеивался, спрашивал, не на столб ли налетел комдив, тут новогодний хмель слетел с него вмиг. Твердым голосом он заметил Орлу: 'Товарищ капитан первого ранга! Прошу не
