Повседневная жизнь египетских богов

царя. Менее определенным образом обличье животного может символизировать некую ситуацию или состояние, которое не привязано к совершенно определенному божеству. В эпизоде, о котором шла речь выше, когда Исида обманывает Сета, превратившись в юную девушку, она затем избирает обличье соколихи, чтобы потерпевший поражение Сет смог ее узнать. Соколиха, животный образ, служащий эмблемой Исиды, вызывает здесь ассоциацию с ее образом плакальщицы, скорбящей об Осирисе: между этим общеизвестным аспектом богини и данной ситуацией возникает не очень жесткая связь — ибо потерпевший неудачу Сет также разражается рыданиями.

Помимо обличья животного, божество способно принять и множество других образов, причем часто это делается им для того, чтобы остаться неузнанным.^{298} В свою очередь, целью этого часто бывает необходимость избежать опасности.^{299} Таким образом, животные обличья служат ширмой, настоящей маской, позволяющей обмануть любопытство других богов. Геродот рассказывает, как Амон, побуждаемый своим сыном Хонсу открыть свою подлинную природу, является перед ним с бараньей головой и шерстью, разумеется, скрывая тем самым свое естество.^{300} Баран в этом случае — это символ оплодотворяющей силы солнца и подобающего ему почета,^{301} и принятие его облика позволяет Амону удовлетворить любопытство его сына, но лишь частично. По существу, передавая божеству свою внешность, каждое животное уступает ему также и самые заметные свои качества. Так, крокодил и свинья воплощают в себе не поддающиеся контролю прожорливость и жадность. Нут, богиня неба, сопоставляется со свиньей, поскольку ежедневно она пожирает своих детей — звезды.^{302} Похищая и проглатывая Око Хора, Сет принимает облик черной свиньи.^{303} Все эти качества животных столь характерны для данных сюжетов, что специалисты по египетской религии считают возможным говорить о свойственных божествам особых аспектах свиньи и крокодила.^{304}

Трансформация божества из одного животного в другое означает и перемену его качества. Так, о солнце говорят, что «из скарабея оно превратилось в сокола»,^{305} чтобы показать, что из своего состояния «зарождения» в момент восхода, у поверхности земли (скарабей) оно достигло полной силы в зените (сокол). Образ животного становится «общим местом», свойственным сразу ряду божеств, разделяющих одни и те же качества. Так, «обезьяна, дающая свое имя луне»,^{306} часто передает свою внешность существам, появление которых на свет остается не завершено и которые находятся в состоянии зародыша. В частности, это происходит с преждевременно родившимся маленьким Хором;^{307} но, кроме того, именно обезьяна обнаруживает и осквернителей часовни в Гелиополе, где должно было находиться тело Осириса. Предстающая перед их глазами обезьяна^{308} — это сам бог, возрождающийся к новой жизни, но еще не завершивший это свое воплощение. По этому примеру видно, что животное обличье бога может не иметь никакой связи с его привычным обликом, поскольку в иных случаях Осирис известен нам только в образе человека. Божество может также воплощаться и в животном, отличном от того, облик которого для него типичен. Анубис, бог-шакал, способен по своему желанию превращаться в змею или сокола.^{309}

Таким образом, животный образ бога обладает совершенно особым качеством. Некоторые тексты определяют один из видов связи между богом и животным, говоря, что животное «присутствует» в том или ином божестве,^{310} то есть оказывается чем-то независимым и внешним по отношению к богу, местопребыванием которого служит. Важно подчеркнуть, что это возможное присутствие имеет в виду животных из мира богов и реального земного мира, причем всех, кто относится к данному виду. В этом случае невозможно говорить о том, что животное — это «инкарнация» или «ипостась» божества, ибо оно предстает лишь как его временное обиталище. Определенный вид змей будет «присутствовать» в различных богах в зависимости от времени года и силы их яда.^{311} Больше того, одно и то же существо может служить обиталищем — последовательно и даже одновременно — для разных божеств. Так, собака одновременно служит местопребыванием и Осириса, и Ра,^{312} и это не порождает между двумя богами никакого конфликта. Чтобы стать вместилищем последовательно Анубиса и Сета, другой пес избирает иную судьбу. Будучи принесен в жертву и расчленен, чтобы воплотиться в Сета, он затем возрождается и обретает почести подле бога мертвых по причине своего сходства с Анубисом.^{313}

Внимательный анализ фактов, о которых шла речь выше, показывает тонкое различие между животным-иру, одной из бесчисленных граней проявления божества в мире, и животным-«хозяином», временной оболочкой бога, уязвимой и смертной. Это различие особенно ощутимо в мире людей, где разница между изображением и реальным животным определяется без труда, подобно разнице между уникальным животным, «ипостасью» божества, и остальными его собратьями по виду.^{314} Это различие, однако, не так уж четко проводится в мире богов. Здесь по своим измерениям животное обличье бога соперничает со всеми иными его образами. Сокол-Хор может достигать в высоту и тысячи,^{315} и семи^{316} локтей; мангуст, в образе которого проявляется Ра, может быть и сорока шести, и семи локтей в длину.^{317} Но животное, вмещающее бога, может быть столь огромным, что сам бог, находясь перед ним, может быть не в состоянии воспринять его облик.^{318} Несмотря на свои сверхъестественные качества, тело животного балансирует между полной неистребимостью и уязвимостью: двойственность этой ситуации проявляется в одном из текстов. Простой смертный оказывается перед богом, чтобы выполнить весьма трудную задачу. По причинам, о которых не говорится, он должен убить вмещающего божество сокола и уничтожить его тело.^{319} По тому, каким образом в этом тексте описывается эта птица, становится ясно, что речь идет именно об уникальном существе, а не просто об одном из представителей этого вида. Этот сокол наделен исключительными способностями, поэтому приходится принимать специальные меры предосторожности, чтобы не ослепнуть, приближаясь к нему. Кроме того, его невозможно убить иначе как с помощью особого оружия, изготовленного по указаниям другого божества. Его следует убить и предать земле без особых церемоний, но при этом обязательно обезглавить. Лишение жизни подобным образом практиковалось в Египте только по отношению к птицам, несущим зло, и здесь эта практика представлена в полной мере. Наделенное некоей божественностью, это существо само по себе все же не может быть божеством. Его постигает смерть, которую можно назвать позорной, и, вдобавок к этому, его тело оказывается полностью уничтоженным.

Пища богов

Когда мы видим на храмовых рельефах груды съестных припасов, принесенных богам в качестве жертв, когда мы просматриваем списки и перечни самых разных предназначенных им продуктов, мы могли бы представить себе богов бесконечно пирующими в довольстве и роскоши. Ничего подобного — существует явный контраст между обильными яствами, которые приносят богам люди и которые в итоге употребляются в пищу жрецами, и связанными с едой обычаями, существующими в мире богов. Их пища скромна и лишена излишеств. В течение всей долгой тяжбы Хора и Сета, во время которой надо было как-то питаться, мы видим, что боги не едят ничего, кроме хлеба.^{320} Сам контекст, в котором мы встречаем это упоминание, неожидан. Можно было бы ожидать, что собрание богов, занятое обсуждением вопроса о наследстве и правах на него, воздержится во время заседаний от еды[14]. Однако замечание верховного бога, утомленного спорами и разглагольствованиями, позволяет думать, что питье и еда были одним из любимых занятий богов, когда им выпадало спокойное время.^{321} Хлеб и свежая вода были их обычной пищей,^{322} хотя при этом не исключались и другие, более питательные продукты. Отвечая на вопрос Ра, вся компания,^{323} состоящая из богов, выказывает предпочтение надлежащим образом разделанному жареному мясу,^{324} в сочетании с зерном и, видимо, без соли. Поедание огромного количества мяса не воспринималось особенно хорошо и вызывало некоторое осуждение. Во время одного из конфликтов в мире богов Себеку, богу-крокодилу, удается застать врасплох банду врагов и перебить их. В плену собственных естественных склонностей, он, не задумываясь, поедает их, но берет с собой их головы