Он поддерживает между собой и демиургом взаимообмен знанием,{637} делающий его посредником между всеведением демиурга и явленным и обретенным знанием обычного мира. Тот — это одновременно и «провидение» (
Здесь сталкиваются две логики. Утверждение, что в подлинном смысле слова творит только
Слово или письмо? Что же, в конце концов, руководит миром? В чем разница между ними? И прежде всего является ли язык богов языком людей?
То, что в некоторых обстоятельствах боги могут обращаться к людям на словах,{646} никоим образом не предполагает, что язык, который они используют между собой, — это язык людей. Фактически с языком происходит то же самое, что с обличьями и иными проявлениями богов: слово приспосабливается к обстоятельствам. Боги понимают язык животных, например, язык рыб{647} или птиц. Эти последние часто передают им информацию и получают ответы.{648} Речь здесь идет действительно об исключительных качествах богов, поскольку люди, как правило, не имеют доступа к этому способу передачи сообщений. Только заполучив таинственные писания, которые Тот некогда оставил в ящике в глубинах вод, сказочный герой может, прочитав формулы, которые там записаны, понять, о чем говорит любое животное или где оно находится.{649} Однако речь здесь идет о присвоенном знании: вор поплатится за это деяние своей жизнью и унесет драгоценный манускрипт с собой в могилу. В некоторых греко-египетских магических текстах маг, чтобы быть лучше понятым, обращается к божеству с помощью «птице-иероглифов», прибегая при этом к таким диалектам, как, например, «соколиный».{650} Птицы парят в небесных высотах и, естественно, могут общаться с богами и служить людям посредниками.
В общем и целом языки животных могут быть поняты как выражения сверхъестественного просто потому, что они не являются естественными и человек не может их выучить. Путешественники, которые ночью слышали мычание быков, могли думать, что это — беседа богов.{651} Думали, что животные, которые криками проявляют свою радость при восходе солнца (как, например, бабуины), говорят на таинственном языке, приятном Творцу.{652} С другой стороны, «бабуинский язык» по праву занимает свое место среди многочисленных языков, которыми владеет упомянутый нами маг. Фактически в мире богов существует множество языков, чуждых человеку, — например, язык, на котором говорят духи Востока,{653} а также язык демонов загробного мира, который умершему нужно понять, если он хочет вырваться из поставленных ими ловушек.{654} Все это не обязательно принадлежит животному миру: животные всего лишь «одалживают» свой голос сверхъестественным существам.
Слово и членораздельная речь были изобретены Тотом;{655} ему люди обязаны и тем, что говорят на разных языках.{656} Эта множественность, не совсем удобная в мире мертвых (здесь может понадобиться переводчик),{657} не обязательно является препятствием для богов. Амон, в силу своего происхождения, знает нубийский язык.{658} В то же время логично предположить, что египетский язык, который достался на долю обитателям долины Нила, где преимущественно и обитают боги, имеет особый статус. Ямвлих, философ-неоплатоник IV века, который был хорошо знаком с образом мысли египтян, напоминает, что было бы глупо предполагать, что божество говорит именно на этом языке, но в то же время уточняет: «Поскольку египтяне первыми получили в удел общение с богами, те предпочитают, чтобы к ним обращались по правилам этого народа».{659} Бог Тот в речах, которые ему приписывает герметический корпус, заходит, однако, гораздо дальше: «Само свойство звука и надлежащая интонация египетских слов содержат в себе энергию вещей, о которых говорят… мы используем не просто слова, но звуки, исполненные действенности».{660} Слово не просто является творческим: в египетском языке оно находит свое наиболее адекватное выражение. Именно эта идея развивается в самих египетских текстах. Дыхание жизни, которое выходит из уст демиурга и дает существование всем тварям, составляет единое целое с его словом.{661} Звук творящего голоса бога, который именовался
Всё, что говорят боги, в конечном счете имеет творческий смысл. Одна из их любимых манер