обострившейся болезни мочевого пузыря, превратившей неуютную, набитую соломой кровать в пыточное ложе.
«Будь проклят Ростопчин, - ворочаясь с бока на бок и раздраженно давя клопов, думал император. - Если бы не его сумасбродство, ночевал бы в покоях Александра, в Кремле, а не охотился за прожорливыми кровососами…»
Поднявшись по своему обыкновению с рассветом, Наполеон принялся снова ждать делегацию москвичей и новостей от Мюрата. Однако вместо долгожданной делегации к французскому штабу подтягивались очередные сумасшедшие, да не успевшие выехать из Москвы иностранцы.
Помешавшийся Мюрат, разумеется, ничем не мог обрадовать Наполеона. На все же срочные депеши императора, хитроумный Себастьяни отвечал от имени Неаполитанского короля сбивчиво и противоречиво.
Вначале он рапортовал, что город пуст и окончательно занят французским авангардом. Следом посылал донесение о схватке с отступавшей армией Милорадовича и ожесточенных уличных боях. Затем отправлял срочную депешу, что ведутся переговоры о капитуляции многочисленного Кремлевского гарнизона, но уже через полчаса, что в Кремле идет бой не на жизнь, а на смерть...
Услужливый секретарь-переводчик д’Идевиль еще пытался уверить императора, что делегация пренепременно должна появиться, а вчера ее не было из-за нелепого суеверия русских, утверждающих, что «утро вечера мудренее».
- Все самое важное, по своему обыкновению, русские делают с утра, - Лелорон благоговейно заглядывал императору в глаза, - после обеда они впадают в сон. Пробудившись, предаются пьянству и сопутствующим ему порокам. С этими варварами, сир, нужно запастись терпением.
Слушая объяснения секретаря-переводчика, Корбелецкий посмеивался в кулак, но от комментариев благоразумно воздерживался.
- Москва, путанная и несуразная, как матрешка. Вначале сам Кремль и был Москвой, попробуй в ней разберись, - предполагал осторожный Дарю. - Наверняка Мюрат запутался в этом невероятном лабиринте…
На этих словах Корбелецкий многозначительно хмурился и кивал головой.
- Неужели так сложно достоверно установить, что происходит в этом проклятом городе? – Наполеон говорил то тихо, то срываясь на крик. – Складывается впечатление, что сведения идут с края света. Из Америки, или сказочной Формозы, да откуда угодно, только не из Москвы!
Предвидя замешательство Наполеона и полагая в этом пользу для себя, Себастьяни продолжал без устали заваливать императора депешами, каждая из которых была фантастичнее предыдущей.
От имени Неаполитанского короля, утверждалось, что русские перегораживают улицы стадами скота, мешающими продвижению кавалерии. Рассказывалось о перекрытии площадей пирамидами бочек, разобрать которые без извержения винных рек не представляется возможным. Сочинялись нелепейшие рапорты о фанатичных богомольцах, обвешанных веригами, которые бесстрашно бросались под копыта лошадей, чем, разумеется, калечили животных и замедляли победоносное продвижение по Москве. В конце каждого донесения неизменно стояла приписка: «Преданный душой и телом, ваш Иоахим Мюрат».
Наполеон в очередной раз перечитал депеши и с раздражением швырнул их на пол:
- Балаган какой-то! Сдается мне, что Мюрат попросту грабит город, не желая делиться с остальными. Вот и водит за нос…
Около полудня, потерявший терпение император, приказал армии незамедлительно вступить в Москву.
Глава 12. Круговорот подполковника Касторского
Всю ночь начальник фельдъегерской службы подполковник Касторский промучился в кошмарах. Его томили странные и ужасающие видения, заставляющие замирать сердце, выворачивающие наизнанку лишенное сантиментов рассудительное воображение.
Перепуганный недовольством Ростопчина, ошеломленный непонятно с каким намеком показанным «Круговоротом суток», Николай Егорович предстал неким истолкованием этой престранной аллегории в своем же собственном сновидении.
Едва утомленный Касторский сомкнул вежды и забылся сном, как оказался посреди идиллически- лазурного Средиземного моря, искрящегося в лучах восходящего солнца, играющего легкими волнами, подобно разлитому в бокалы выдержанному шампанскому. По неземному великолепию неспешно шествовал он, подполковник Касторский, в сияющих золотом крылатых сандалиях.
«Ступаю по водам, словно Бог!»
Касторский с восхищением думал о своем новом статусе, искренне сожалея, что его божественного триумфа не узрит его светлость Алексей Андреевич Аракчеев, ни даже кто-нибудь из придворных чинов пожиже. Впрочем, начальник фельдъегерской службы все равно был доволен собой необыкновенно, предчувствовал в жизни приятные перемены, явственно ощущая, как генеральские эполеты уже ласкают плечи сбегающими золотыми змейками.
«Так вот каково быть генералом! Быть может, я уже получил титул графа и только не знаю об этом?! » - От нескромных мыслей у Касторского перехватывало дух и заходилось сердце.
Предугадывая тайные желания Касторского, из морских пучин появилась прекрасная обнаженная дева, бесстыдно трепеща от желания и посылая новоиспеченному генералу недвусмысленные взгляды. Капельки воды восхитительно искрились на ее нежном, слегка розоватом теле, превращаясь от малейшего движения в сладчайшую шампанскую пену.
Николай Егорович нехотя вспоминает, что вроде женат и даже успел прижить ребятишек. Но чешуя русалки так восхитительно играет в солнечных лучах, словно орденские звезды на новеньком мундире.
Тут Касторский говорит сам себе: «Какого черта?!». С жадностью набрасывается на молодую Аврору, целует ее пьянящие губы, с удовольствием сжимает упругую грудь, а затем, не церемонясь, укладывает нагую богиню прямиком на морские волны, словно заваливая в бане крестьянскую девку.
Проснись Николай Егорович на этом месте, то наверняка оказался бы счастливейшим человеком на свете, полным приятных воспоминаний, исполненный радужных надежд.
К величайшему сожалению начальника фельдъегерской службы сон продлился, превращая оставшуюся и куда большую часть в невообразимый ночной кошмар.
По чьей-то неизъяснимой злой воле сон стал сгущаться и чернеть, вместе с этим Николай Егорович начал проваливаться из мира божественного в хорошо известную ему скверную действительность. В новой, а на самом деле, единственно возможной реальности он увидел себя разжалованным и обесчещенным, преданным суду и подвергнутым унизительным наказаниям.
На самом пике его вожделения, море растаяло вместе с богиней, а ложе любви превратилось в сколоченную из неструганных досок скамью, на которой опытный экзекутор обламывал очередную палку об его спину. Секли бывшего небожителя долго и основательно, умело выколачивая из него не только божественную спесь, но и всякое человеческое своеначалие.
После экзекуции Касторскому бесцеремонно объявили, что отныне он лишен воинского звания, сословного достояния, выслуженных наград, а кроме этого, в качестве назидания остальным, у него отнимается право носить прежнее имя и фамилию.
Вдобавок ко всему теперь бывшему подполковнику строжайше воспрещалось разговаривать на иностранных языках и каким либо образом обнаруживать незаслуженно приобретенную ранее грамотность. Отныне бывшему начальнику фельдъегерской службы дозволялось только бродяжничать, побираться, совершать незначительные кражи у частных лиц подлых сословий, и когда повезет с воровством, шляться по кабакам и вусмерть напиваться водкой. Чем, собственно говоря, большую часть сна Николай Егорович и занимался.
В промежутках перед очередным пьяным забвением, он дрался с какими-то нищими, воровал в лавках
