вероятно, из него смог бы получиться политик-карьерист. Из-за своей профессии он испытывал сильные угрызения совести. Особенно тогда, когда, как в этом круизе, приходилось заниматься изгнанием своих собственных призраков. Он перекрыл поток трудового процесса защелкиванием клавиатуры, запихнул машинку в карман и встал из кресла, напоследок глотнув голубизны токсичного воздуха, и открыл дверь впервые за последние двадцать четыре часа.
Где-то в командном отсеке «Романова», возможно, завопила сирена тревоги: «Опасность! В каюте «В- 312» тролль! Срочная обработка спрей-дезодорантом и подготовка к дезактивации коридора «В-3»! Опасность! Опасность! Химическая угроза!» Широко раздув ноздри, он вдохнул неестественно чистый воздух. Крупный мужчина с бровями вразлет и весьма выразительным носом, по описанию одной из бывших любовниц – самец седозадой гориллы, подтверждением чему служили коротко стриженные черные с проседью волосы, придававшие еще большую выразительность. Ниже контура стрижки кожа пылала юношеской силой, он почти вибрировал от переизбытка энергии, теломер,[2] перепрограммированный шесть месяцев назад, выбрасывал неугомонность подросткового излишества, о существовании которого он почти забыл. Это привносило в его работу неуживчивость к передовицам некаторжанской прессы, и после нескольких часов заточения он буквально вырвался на свободу.
Коридор с дверными проемами, плюшевой обивкой стен, утопленными дверными ручками и сетью безопасности, готовой остановить неожиданные кульбиты в случае внеосевого ускорения. Повсюду фальшокна с видами буколической гармонии, пустынных закатов, песчаных пляжей, пышных тропических дождевых лесов и захватывающих дух звездных пейзажей. Рассеянное освещение создавало иллюзию бестеневого трубчатого тоннеля, успокаивающее воздействие – совсем как в деловом отеле, но вдвойне надоедливей и с запахом синтетической хвои.
Неспешно идя по коридору, Фрэнк принюхивался. Он ненавидел и злился одновременно на этот аспект межзвездного перемещения. Разве можно было ощутить риск путешествия к отдаленным мирам, если имелся опыт схожих ночевок в подобных холено-наманикюренных спальных номерах самообслуживания, сконструированных исключительно для приведения к наименьшему общему знаменателю дерьмо-мозги у торгующих трутней? Отели с обаятельно успокаивающей ручной росписью на стенах, буфет с готовой едой по личному выбору, уже разложенной по тарелкам, и потолок над королевских размеров кроватью, демонстрирующий сто тысяч убогих фильмов или миллион роликов прочей хрени.
Да и черт с ними! На фиг все услужливые задницы с их торговым звездным мессианством и менталитетом быстрых денег. Занятые только собой, избалованные и жадные, не желающие ничего видеть дальше собственного носа и выходящего за рамки ободряюще высоких ценников. Черт с ними и их потребительским спросом на успокаивающие и тоскливые летающие отели с надменной и покровительственной наемной опекой, без малейших признаков, что пассажиры уже не в Канзасе, а на борту сверхмощного лайнера с миллионом тонн сверхплотного вещества – звездолета, способного обогнуть черную дыру и проскользнуть по радиусу видимой вселенной на волне сворачиваемого пространства- времени. Черт возьми, если бы они осознавали происходящее, могли хотя бы
Каким только образом Фрэнку не доводилось перемещаться. Например, на устаревших прыжковых транспортниках, вращавших колеса командных отсеков для обеспечения подобия гравитации. Он провел незабываемую ночь с немногими из уцелевших на полу бронированного танкоперевозчика, несущегося по песчаной пустыне, в ожидании уже представляемого зрелища вертолетов победителей, потом – целую неделю ютился на полу самоходки в болотистой речной дельте неподалеку от города Октавио на Мемфисе. По сравнению с любыми из пережитых ситуаций, настоящее могло считаться верхом роскоши. Здесь все было немного легкомысленно, простовато, но хуже всего – бесхарактерно.
В конце плавно извивающегося коридора Фрэнк прошел через занавеси, скрывающие настенные ступеньки большой винтовой лестницы, стилистически больше подходящей космическому грузовику. Лестница была из органики, из модифицированного красного дерева, старательно выращенного спиралью внутри трубы, искривленного в виде полумесяцев пересекающихся секций, после жестоко умерщвленного и частично подпорченного группой экспертов по покрытиям. Лестница проходила через все одиннадцать пассажирских палуб корабля и вела прямо к наблюдательному пункту – оптически чистому куполу, закрытому теперь из-за аберрации звездного света, отсекающей все волны, за исключением невидимого гамма- излучения. Фрэнк осмотрелся и глянул на часы.
– Четыре утра? – проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Хм.
Его появление в столь ранний час несколько удивило немногих пассажиров и одетых в белое стюартов- людей. Не то чтобы время имело большое значение, просто многие жили в соответствии с корабельным графиком, придерживаясь имперского временного стандарта, связывающего межзвездную торговлю, что означало сон для большинства и закрытые для обслуживания основные общественные места.
Ночной бар на палубе F еще работал, и Фрэнк немного запыхался, взбираясь по кругу пятнадцати сотен градусов штопора винтовой лестницы. Он протолкнулся сквозь хрустально-позолоченные двери и поглядел по сторонам.
Несколько полуночников зависали в баре, несмотря на неурочное время: парочка выпивох старательно припрятывала наркоту, а сидевшие кружком за столиком в углу с полдесятка друзей болтали. Зачастую бывает трудно определить возраст человека, но эти были слишком молоды для участия в культурном общении. Либо студенты в Большом Турне, либо группа трудяг, втянутых в один из невероятных водоворотов рынка рабочей силы, удешевляющих ее и готовых применять ее там, где занятость была невысокой. Фрэнк видел
– Мне «Рэя с племянником» со льдом, но не взбалтывая. – Он улыбнулся барменше, которая ответила кратким кивком, понимая неохоту посетителя к разговорам, пока тот не выпьет, и отвернулась выполнить заказ.
– Нехиленькое путешествийце в такую-то даль… э-э… что-что-что? – послышался голос откуда-то слева.
Фрэнк обернулся.
– Нехиленькое для кого? – отозвался он, гася в себе первый импульсивный комментарий. Не знаешь заранее, кого случайно встретишь в баре в четыре утра, а меньше всего – уволенного старшего правительственного чиновника, что обнаружилось после публикации фотографии в «Таймс». Фрэнк не имел намерений никого отметать в сторону, даже явного извращенца, каковым этот партизанский собеседник несомненно являлся от макушки с нахлобученной вязаной шапочкой электро-голубого цвета с россыпью голографических звездочек до высоких ботинок разных цветов, одного красного, другого зеленого. Несмотря на задушевный взгляд темно-карих глаз и малиновые усы, он напоминал беглеца из лагеря перевоспитания преступников-модников. – Извините, но я пришел сюда не на сеанс групповой терапии, – громко проговорил Фрэнк.
Барменша прервала его личное наблюдение за субъектом звоном хрусталя по дереву. Фрэнк поднял стакан и понюхал бесцветную жидкость.
– Верно, и я пришел сюда не от души посмеяться. – Разноцветный нахал кивнул в преувеличенном одобрении и щелчком пальцев подозвал барменшу. – Мне того же, что и ему.
Фрэнк холодно шевельнул рукой и посмотрел на гогочущих парней. Коротко стриженные, они имели уныло привлекательный, тщательно отмытый вид: без пирсинга, не раскрашены, без заплетенных косичек и прочего выпендрежа, распространенного среди молодежи. Это напоминало ему что-то тревожное, ранее где-то виденное, но за тридцать лет странствий по разным мирам он повстречал достаточно странностей. Сидевшие казались подозрительно здоровыми, словно им был знаком краснящий шею деревенский уклад жизни. Может, дрезденские студенты, отпрыски наследственного менеджментариата, отправленные за госсчет на год странствий между высшей гимназией и вступлением в правительственное чиновничество. Все в мешковатых коричневых брюках и серых свитерах, сходных как униформа, или, может, они из мира, где щеголи выкидываются из города на рельсы. Вариантов предположений, что они следовали последней моде, тоже хватало. Фрэнк оглянулся на разноцветного нахала.
– Это бочковой выдержки, – предупредил он, сам не понимая зачем.
– Неплохо. – Нахал одним глотком ополовинил стакан. – Здорово! Эй, еще. Как вы сказали, он
