способны брать в плен. В особенности без сопротивления.
Мы
— Если начнётся война, — говорит Басок, скользя взглядом по роскошным витринам магазинов, — тут будет где порезвиться.
— Да, — соглашается Тенорок. — Ювелирные магазины и банки можно будет голыми руками и безнаказанно очистить.
А Немец вспомнил случай из первых дней войны, когда к ним в часть заехали два грузовика, нагруженные мешками с деньгами, сбросили мешки и помчались дальше. Они равнодушно перешагнули через эти мешки с миллионами ненужных (как тогда казалось) денег и побрели вслед за умчавшимися машинами. Праздные разговоры, ребята, думает он. Если начнётся война и вы будете топать по бриллиантам, вы даже не наклонитесь их поднять хотя бы из любопытства.
— Недавно, — хихикает Тенорок, — в Москве загорелся поезд метро. Началась паника. Но нашлись мужественные люди, которые начали грабить впавших в панику пассажиров. О чем это говорит? А о том, что человечество не погибнет в будущей войне. Найдутся предприимчивые смельчаки, которые в считанные минуты разворуют все богатства. Это и послужит потом основой для восстановления разрушенной войной экономики.
— Обрати внимание, — говорит Басок, насмеявшись досыта, — среди демонстрантов ни одного иностранного рабочего. А ведь их тут больше четырех миллионов! Почему бы это?
— А очень просто, — говорит Тенорок. — Им работать надо. Им некогда заниматься такой ерундой. Да и ни к чему. Они тут на положении рабов. А рабам не до политики. Политика тут есть дело плебеев.
Немцу надоело слушать болтовню обнаглевших «землячков». Переходя в другое место, он на мгновение почувствовал на себе чужой внимательный взгляд. Лишь на ничтожную долю секунды. Но этой доли секунды было достаточно, чтобы решить: следят! Он пошёл в отель, купил в баре сигареты и вернулся на прежнее место. Ничего подозрительного заметить не удалось. Значит, показалось? Вряд ли. Здешняя контрразведка имеет свои недостатки. Но если уж она решила тебя «проявить», она это сделает хорошо. И от неё тогда не так-то просто отделаться. Если даже показалось, всё равно надо бежать отсюда. Бежать от своей тревоги хотя бы.
Бежать, подумал он. А что это тебе даст? Сможешь Ты жить иначе? Нет, друг, не сможешь. Эта бессмысленная работа стала смыслом твоей жизни. Ни на что Другое ты уже не способен. Ты сможешь расстаться с такой жизнью, только расставшись с жизнью.
Кнопка
Группа демонстрантов несёт плакат, на котором изображена кнопка, скрюченный палец поджигателя войны, пытающийся нажать кнопку, и меч борца за мир, отсекающий палец. При виде этого плаката Немец вспомнил о кнопке пожарной тревоги в отеле. Рядом с кнопкой, на блестящей металлической цепочке, прикреплён молоточек из нержавеющей стали — стекло разбить, если нужно нажать кнопку. Недавно в каком-то городе дотла сгорел отель со всеми обитателями. Сохранились лишь такие молоточки и кнопки пожарной тревоги. Причём никто не догадался воспользоваться этими молоточками и нажать кнопки. По всей вероятности, так будет и в случае новой мировой войны. Все будет уничтожено. Сохранится лишь автоматическая система управления средствами обороны и нападения. Нажать роковую кнопку просто позабудут. Или не решатся.
Если
Хвост колонны пацифистов скрылся из виду. А что, если в самом деле войну сумеют предотвратить? Что тогда будет? Вот тогда-то она и начнётся. Именно тогда, когда люди решат, что они предотвратили войну, она и начнётся. Решите этот парадокс, и вы поймёте, что прав был сын царя и царь Экклезиаст: все есть суета, суета суёт, всяческая суета и томление духа.
Эх, если бы он был сейчас в России, то напился бы с тоски и ради оптимизма. А тут, на Западе, даже напиться не хочется. Да тут и не с кем напиваться. Тут берегут здоровье. И деньги, конечно. Русскому человеку есть с кем воевать на Западе, но не с кем выпивать — вот самая надёжная гарантия того, что Советский Союз не завоюет мировое господство. Если даже русские и покорят Западную Европу, они
всё равно оставят её — она не годится для русского пьянства.
Ах, почему не сбылось предсказание его земляков и он не стал ни столяром, ни сапожником, ни портным?!
Тревога
Вернувшись в отель, тут же начал писать отчёт для Москвы. Писал стремительно, хотелось поскорее отделаться от этого пустякового для него задания и исчезнуть отсюда.
«Пацифистское движение на Западе, — писал он, — является разношёрстным по социальному составу и по целям его участников, и было бы грубейшей ошибкой рассматривать его как некую новую форму классовой борьбы».
— Несмотря на то что пацифистское движение на Западе является разношёрстным по социальному составу и целям его участников, — скажет потом Главный Идеолог на Пленуме ЦК КПСС в своём докладе «О классовой борьбе в современных условиях в странах капитала», — оно есть новая форма классовой борьбы на Западе.
«Нам сейчас важно не увеличение числа людей, исповедующих марксизм, — пишет Немец, — а усиление любых явлений в западном обществе, разъедающих его изнутри. Людей, считающих себя марксистами, в мире больше чем достаточно. Но признание марксизма само по себе ещё не делает этих людей нашими союзниками. Среди марксистов на Западе наших врагов не меньше, чем среди антимарксистов».
— Число людей, принимающих марксизм-ленинизм на Западе, неуклонно растёт, — скажет потом Главный Идеолог. — Это свидетельствует о том, что...
«Ни в коем случае не следует придавать пацифистскому движению и другим массовым движениям такого рода марксистский и просоветский характер, — пишет Немец. — Надо использовать их, не обнаруживая открыто нашей заинтересованности в них и не навязывая им наших лозунгов».
— В широких народных массах Запада, — скажет Главный Идеолог, — растёт и крепнет солидарность с Советским Союзом...
«В настоящее время на Западе все большее влияние приобретают идеи далёкие от коммунизма и даже враждебные ему, — пишет Немец. — Нашей главной опорой на Западе теперь должны становиться массы людей без определённой классовой принадлежности».
— Нашей главной опорой на Западе по-прежнему остаются рабочий класс и трудовое крестьянство, — скажет Главный Идеолог...
Вот в таком духе в Москве «перерабатывают» все мысли агента. Тот доклад, который сделает Главный Идеолог, могли бы сочинить начинающие студенты факультета марксизма-ленинизма, не имеющие ни малейшего представления о реальной сегодняшней ситуации на Западе.
Закончив писать отчёт, он позвонил по телефону, где его звонка ждал связной, назвал условленное имя, услышал в ответ условленное «Вы ошиблись номером» и затем пошёл в условленное место около университета. По дороге ему опять показалось, что за ним следят. Сделал несколько проверочных манёвров, но слежки не обнаружил. Тревога, однако, не исчезла. Зачем ему, асу шпионажа, поручили это примитивное и совершенно бессмысленное задание? Неужели только из-за того, что какому-то высокопоставленному болвану в Москве захотелось сделать вклад в марксистскую теорию, надо было ценнейшего агента подвести под угрозу разоблачения?! А впрочем, так ли уж ты ценен как шпион?
Около университета затерялся в толпе молодёжи и передал связному приготовленный пакет. Через десять минут пакет будет в посольстве, а через полчаса его содержание станет известно в Москве. К чему такая спешка? Тут официальных советских журналистов было больше десятка. Зачем ещё потребовалось мнение тайного агента?
Одиночество
Соотечественники вернулись в отель поздно ночью. По шуму в соседнем номере можно догадаться, что они продолжают пить. Захотелось присоединиться к ним. Сказать, кто он. Упиться до слез дружбы, поцелуев и взаимных оскорблений. Но соотечественники вряд ли примут его в свою компанию. Они решат, что это — провокация. Да и о чём ему говорить с этими людьми, с которыми его роднит теперь лишь только русский язык?
Не спится. Столько лет прошло, а до сих пор не может поверить в реальность того, что это он и что он в
