совсем. На душе стало легко и радостно. Вот промелькнула раздавленная кем-то птица, не успевшая взлететь с ав-тобана. Была — и нет. Как будто её и не было совсем. Появляются и исчезают галактики, а не то что отдельные птицы. Даже галактики галактик исчезают. Где-то возникали и исчезали грандиозные цивилизации. Возникали и исчезали живые существа, которые в сравнении с нами были как боги. И где они? Исчезали без следа. Так стоит ли думать о жизни такого ничтожного червяка, как советский агент?!
Вдруг он почувствовал, что машина потеряла управление.
...Он не успел понять, что случилось...
Москва
На Великой Карте в Москве потухла одна лампочка. Её тут же заменили две новые.
III. Великая Кнопка
Загадка
Но всё-таки почему незначительная газетёнка и безликая «Группа товарищей»? Ведь за этим должна быть большая жизненная драма. Конечно, большинство людей исчезает в Ничто вообще без некролога. А тут все же некролог, и не в заводской или стенной газете жилищно-эксплуатационной конторы, а в городской газете. И все же это не объяснение и тем более не оправдание. Должны быть веские причины, чтобы вычеркнуть его из жизни с некрологом низкой категории. В советской истории имели место многочисленные случаи, когда руководители высшего уровня теряли свои посты, но все же удостаивались некрологов высшей категории. В чем провинился наш герой, чтобы быть так жестоко наказанным?
На вершине карьеры
Западник достиг вершины в избранном им канале карьеры. И что бы он теперь ни делал, он уже не мог подняться выше: некуда. Чтобы подняться выше, надо переходить в аппарат ЦК. Но это связано с риском. И время на это нужно А годы Западника уже не те. Кроме того, ситуация в системе власти должна быть стабильной хотя бы в течение пяти лет. А рассчитывать сейчас на это ни в коем случае нельзя. Положение нового Генсека не такое уж прочное. Борьба группировок за власть обостряется. Генсек стар и болен. В любую минуту может произойти событие, которое безжалостно переломает все расчёты и планы. Так что менять канал карьеры было бы безумием. А на вершине его канала карьеры вступает в силу так называемый потолковый эффект: чем успешнее будет его деятельность, тем больше шансов будет на то, что он покатится вниз. Забравшись на вершину карьеры, он должен вцепиться в неё когтями и зубами и замереть, не делая никаких неосторожных движений.
Одно из правил поведения на вершине карьеры гласит: проявляй инициативу и иди на риск только тогда, когда для инициативы не нужно проявлять никакую инициативу, а риск не связан ни с каким риском. Но именно на вершине карьеры соблазн инициативы достигает апогея, а любой риск представляется оправданным и ненаказуемым. Именно в таком положении и оказался Западник.
Рутина и дыхание истории
Все великое в истории начинается тихо и незаметно. Когда великое осознается как великое, начало его исчезает без всяких следов в прошлом. Когда оно начинается, никто ещё не знает, что началось нечто великое. На лбу новорождённого младенца не бывает написано, что родившийся есть Наполеон. Так случилось и с Западником.
Однажды после очередного доклада шефу КГБ Западник вернулся в свой кабинет, попробовал заснуть на несколько минут (по-наполеоновски), но впервые в жизни это у него не получилось. Он задумался над тем, на что он потратил свою неповторимую жизнь. Его мозг вдруг осветила мысль, что он был рождён для дел сталинского масштаба, а вынужден гробить свой гений (он так и подумал: гений) на всякую канцелярщину. Где проходит его жизнь в основном? За письменным столом. И ещё было бы полбеды, если бы он эпохальными и планетарными идеями занимался. Ничего подобного! Мелочи, мелочи и мелочи. Из них, конечно, и складываются дела эпохального и планетарного значения. Но попробуй ощути это!
По дороге домой он думал все о том же. Какой-то мыслитель сказал, что в последнее столетие вообще вся история есть продукт деятельности канцеляристов и что это справедливо, потому что канцеляристы и есть мозг общества. Это, конечно, верно. Но в это надо внести наш, советский корректив. Надо в канцелярщину внести элемент творчества! Надо канцелярскую скуку поднять на уровень шекспировской или даже греческой трагедии! Надо канцелярские «мелочи» возвысить до уровня Великой Истории! Пора в конце концов и ему, Западнику, показать свою способность мыслить эпохальными масштабами.
Хорошо, что Социолога уже нет. Социолог стал бы помехой. Тот уже начал было публиковать серию статей о маниакальных претензиях нового советского руководства. Хорошо, что Немец пресёк эту антисоветскую вылазку. Жаль, конечно, с другой стороны, что пришлось из-за этого пожертвовать опытным агентом. Но что поделаешь! Война есть война.
Им вдруг овладело благородное чувство ответственности за будущее страны. Будущее, что это такое? Послезавтра? Чепуха! Будущее не есть чисто физическое явление. Будущее существует прежде всего в нас самих Как надежды, как ожидание и как намерение. Будущее Как физическое явление уже существует в настоящем, оно лишь есть реализация потенций настоящего. Будущее не столько предсказывают, сколько делают, Причём таким, каким хотят его иметь. Когда будущее Приходит, оно приносит с собой нечто такое, чего мы Не хотели и что мы не ожидали от него (потому что не хотели). Будущее похоже на наших детей. В нем всегда случается нечто такое, что при самом педантично точном исполнении наших намерений и желаний делает его не похожим на наш идеал.
Будущее человечества, думал он, уже родилось: это — коммунизм. Запад тоже неуклонно движется к коммунизму. Идеи коммунизма были изобретены на Западе, а не в России. И они там не были высосаны из пальца. Не спасёт Запад от коммунизма и война. Войны не меняют направление эволюции. Они лишь замедляют или ускоряют эволюцию в уже избранном направлении. Главная проблема для нас — не судьбы коммунизма, а как уцелеть в качестве данного человеческого материала. И уцелеть так, чтобы плодами выживания воспользовались мы сами, наши дети, внуки, правнуки. Если для этого надо пожертвовать самим коммунизмом, мы им пожертвуем. Лишь бы выжить. Если мы выживем такой ценой, мы потом построим тот же самый коммунизм, причём не хуже нынешнего.
Дома
Приехав домой, Западник принял ванну, выпил графин водки, плотно закусил, похвалил жену за хорошую еду, спросил что-то о сыне и дочери и приготовился смотреть по телевидению интервью Генсека сотруднику западногерманского журнала «Шпигель». Шутливый разговор с шефом КГБ не выходил из головы. Кто знает, может быть, он, Западник, действительно был рождён для дел эпохального масштаба? Но вот началась передача интервью Генсека. Совершенно пустое, серое, обычное интервью, которое мог дать любой советский руководитель.
Все в мире ожидали, думал зевающий от скуки Западник, что новый Генсек скажет или сделает что- нибудь «остренькое», чем можно было бы заполонить все газеты и журналы, привести в возбуждение тысячи политиков и десятки тысяч журналистов, короче говоря, оживить мировую атмосферу. Не оздоровить — это дело безнадёжное. К тому же для мировой атмосферы оздоровление противопоказано: оно рождает скуку. Именно оживить. Ах, как это было бы приятно для мировой атмосферы, если бы новый Генсек приказал отозвать из Афганистана роту солдат, отслуживших свой срок! Сколько слов было бы сказано о победе сил свободы и демократии над советским империализмом, о стремлении советского руководства к разрядке! Сколько забытых и полузабытых имён, некогда гремевших на мировой арене, снова вылезло бы погреметь на упомянутой арене!.. Или прикажи новый Генсек пару устаревших танков пустить на переплавку! А ещё лучше — наоборот, стукнул бы новый Генсек кулаком по кремлёвскому столу и рявкнул бы на весь мир: «Я вам покажу кузькину мать, я вам покажу, где раки зимуют, мать вашу так иразэдак!!!» Какая это была бы радость мировому общественному мнению и всем прочим силам на мировой арене. «Вот это человечище! — вздохнул бы с облегчением мир. — Вот это железная рука! Этот, пожалуй, будет тиранище похлеще Сталина! Этот любой пожар зажжёт! Этот миллиард людей прикончит, не побоится! Не зря же он пятнадцать лет в КГБ заворачивал! А КГБ — не шутка! КГБ — сила!..» Но, увы, ничего подобного не произошло. Новый Генсек мямлил обычные банальности, как и старый. И западным журналистам приходится из кожи лезть, чтобы выкопать в его серых речах хотя бы какую-нибудь капельку железности, грозности, сатанинства.
Он выключил телевизор, не дождавшись конца интервью. Мысль о том, что он был рождён для чего-то более значительного, чем «канцелярская» рутина, вновь возникла в захмелевшем мозгу. Он ушёл в кабинет, удобно устроился в любимом кресле и размечтался. Сначала он мечтал о предстоящем присвоении
