Изменялись фамилии астрономов: Исикава, а не Нисикава; Де-Прагес, а не Де-Спрагис. Рабби в черновике назывался Равви.
В конце „Необходимых пояснений“ идет подпись: „Игорь К. Мытарин“, в рукописи Мытарин называется Игорем Всеволодовичем, перед „Необходимым заключением“ идет примечание „Игоря В. Мытарина“. Эта опечатка Авторов („К.“ вместо „В.“) из черновика проникла в некоторые издания.
Первый диалог Демиурга и Агасфера Лукича отличался большей… жестокостью, что ли, по отношению к человечеству. Если в окончательном варианте в словах Демиурга присутствует некая описательность и размышления:
— Какая тоска! — произнес он словно бы сквозь стиснутые зубы. — Смотришь — и кажется, что все здесь переменилось, а ведь на самом деле — все осталось, как и прежде…
<…>
— Зато как ВЫ изменились, Гончар! — откликнулся он наконец. — Положительно, вас невозможно узнать! Да вас и не узнает никто…
Тот, что стоял у окна, хмыкнул. Дрогнула косичка. Колыхнулись крылья черной хламиды.
— Я говорю не об этом, — сказал он. — Вы не понимаете. <…>
— Вы и не можете понять, — продолжал тот, что стоял у окна, — Все это время вы торчали здесь, и вам здесь все примелькалось… Я же смотрю свежим глазом. И я вижу: какие-то фундаментальные сущности остались неколебимы. Например, им по-прежнему неизвестно, для чего они существуют на свете.
то в первоначальном варианте намечается план действий:
— Какая тоска! — произнес он словно бы сквозь стиснутые зубы. Может быть, махнуть на все рукой и начать сначала?
<…>
— Махнуть рукой? — переспросил он наконец. — Какая странная идея!
Тот, что стоял у окна, хмыкнул. Дрогнула косичка. Колыхнулись крылья черной хламиды.
— Вы правы, — сказал он. — Точнее было бы сказать — плюнуть на всё. С высокой колокольни.
— Блистательная идиома, — рассеянно сказал серый человечек.
— Да-да, Гончар, — продолжал он, отвлекшись от своего занятия. Он заложил блокнот толстым пальцем и стал смотреть в спину стоявшего у окна, в гладкое черное пространство под косицей. — Это очень неплохо у вас получилось — насчет высокой колокольни. Вы на редкость быстро осваиваете язык. Я это и раньше замечал за вами. Что же касается содержательной части вашего заявления…
— Какие-то фундаментальные принципы тут подорваны, — не слушая его, проговорил стоявший у окна— Как будто неизвестно, для чего они существуют на свете.
Далее Демиург упоминает тайну за семнадцатью замками, а Агасфер Лукич поправляет: „За семью печатями…“, с чем Демиург соглашается. В черновике последний не только соглашается, но и добавляет: „Уж это-то мне следовало бы помнить“.
Когда Демиург спрашивает об оплате Манохину („…что он просит. Цена!“), Агасфер Лукич отвечает: „Я в этом ничего не понимаю“. Авторы правят: „Я в этом плохо разбираюсь“, ибо далее по тексту можно узнать от Манохина, что Агасфер Лукич „понятлив и догадлив“.
„О, мой отец— существо необыкновенное…“, — говорит Агасфер Лукич в черновике и переводит разговор на другую тему. Хотевшему казаться простым, Агасферу Лукичу такие загадочные ответы не свойственны, и Авторы изменяют: „О, мои родители — они были так давно…“ Но вместе с тем речь его неординарна, поэтому привычное выражение „глазом моргнуть не успеешь“ в его речи Авторы правят на „чихнуть со вкусом не успеешь“.
Первоначально Демиург, обращаясь к Манохину, называет его Сережей. Авторы правят везде Сережу на Сергея Корнеевича: Демиург вежлив и велеречив.
Правят Авторы и стоимость водки, причем правят „с запасом“, в расчете на дальнейший рост цен. Было: „Четыре двенадцать. А повезет, так и три шестьдесят две“. Стало: „Семнадцать тридцать пять. А повезет — так десять с маленьким“.
Исправлены и фактические ошибки (такое уже было в ЗМЛДКС): прокуратура или следствие, районный судья или следователь (в древней Александрии, о нем же сначала „большой антисемит“, затем — „завзятый антисемит“),
„Потому и верю я, что это бессмысленно“ — эти слова АБС сначала неверно приписывают Блаженному Августину, потом исправляют на „достославного Квинта Септимия Тертуллиана, епископа Иверийского“ (эта ошибка проникла в журнальное издание). Хабар подельники прогуливали на окраине Иерусалима, затем Авторы заменяют на окраину Александрии.
Собак, которыми их пытались травить, Прохор и Иоанн съели: „поджарив на костре“ — в черновике, „зажарив на угольях“ — позже. Прохор провел в окружении прикахтов: в черновике „почти три десятка лет“, исправлено на „четыре десятка лет“.
Торговую компанию по закупке и продаже теней Иоанн-Агасфер планирует: „Создание рынков сбыта в Риме, в Александрии, в Дамаске, выход по „шелковому пути“ в Индию и дальше, в Китай…“ „В Индию“ исправляется на „к парфянам“.
„Ведь Иоанн не старился, он так и оставался крепким тридцатипятилетним мужиком…“ ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНИЙ правится на СОРОКАПЯТИЛЕТНИЙ.
„Библия в издании Московской епархии“. ЕПАРХИИ исправляется на более верное ПАТРИАРХИИ.
В описании кабинета Парасюхина упоминается „огромный письменный стол с огромным письменным прибором“ и тут же подается недоумение Манохина. Причем в рукописи оно звучит так: „… представления не имею, откуда он это-то припер…“, а в изданиях: „…представления не имею, откуда прибор…“ То есть в первом случае недоумение по поводу стола и прибора, а во втором — только по поводу прибора. Оторвавшаяся пуговица с манжеты рубашки Манохина в черновике ускользает в унитаз, что несколько странно и маловероятно, а вот правка „в рукомойник“ ставит все на свои места: вполне можно расстегивать манжеты, чтобы помыть руки, и уронить оторвавшуюся при этом пуговицу в рукомойник.
Мордехай Мордехаевич (Матвей Матвеевич) в черновике значится как Мордка Мордухаевич.[17] О нем же говорится: „Он из тех знаменитых евреев, которые способны вызвать приступ острого антисемитизма у самого Меира Кахане или даже у теоретика сионизма господина Теодора Герцля“. В черновике вместо Кахане и Герцля значатся Шимон Перес и Жаботинский. И названы в черновике фамилии во фразе: „В кухне становится черным-черно, как в известном письме известного писателя известному историку“. Это Астафьев и Эйдельман.
Бальдур Длинноносый в черновике назван Бальдуром Одноруким, а река Ташлица — Ташлинкой. Мэр ошибочно называет Мытарина не Васей, а Сашей Козловым.
В классификации неедяк о классе „Отшельников“ говорится: „Желающие слиться с природой. Торо и прочее“. Авторы правят окончание: „Руссо, Торо, все такое“.
Орудие, которым Мытарина били по уху „дикобразы“, описывается в черновике так: „Возьми велосипедную цепь. Туго обмотай изолентой в четыре-пять слоев“. Авторы правят количество слоев изоленты — „десять-пятнадцать“.
Мэр заявляет Носову, что беспорядки после концерта Джихангира оцениваются в общем и целом: первоначальный черновик — „тысяч на двадцать пять“, правка черновика — „тысяч на двадцать“, публикации — „тысяч на пятнадцать“. Итэдэшники первоначально назывались индивидуалами.
Несколько раз в черновике Георгий Анатольевич Носов называется Георгием Антоновичем. А обращается он в черновике к Мытарину не „ваша светлость“, а „князь Игорь“. Повар Ираклий Самсонович в черновике зовется Самсоном Амазасповичем и приносит он не „белый соус к биточкам“, а „соус ткемали“.
Костюмчик на хомбре был не „ворсовый“, а „варсовый“. Может быть, АБС попытались придумать какую-то новую ткань, но „бдительный“ корректор это исправил?[18]
Агасфер Лукич, появившийся у Носова, описывается в черновике и в окончательном
