них не знает Тайны“. И тут же, в рукописи, Авторы правят: „Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта“.[19]
Иоанн и Иаков в детстве описываются как „хулиганы и гопники“; ГОПНИКИ исправляются на ШКОДНИКИ. И добавляется:
„Срань господня“. О Каифе Иоанн вспоминает, что тот „тоже давно подох“. Авторы правят ПОДОХ на ОТКИНУЛ КОПЫТА.
Сначала Авторы так и называют последний ужин с Христом „тайной вечерей“, затем правят — „той последней трапезы“. И об Иоанне пишут сначала „почудилось ему вдруг“, затем исправляют на „помстилось ему вдруг“.
Спокойствие Смирнова, майора госбезопасности, сравнивалось: „будто в гости пришел в семейный дом чай пить“. „Чай пить“ Авторы правят на „коньячок пить и лимончиком закусывать“.
„Вы — человек?“ спрашивает майор Демиурга. Авторы правят на более пространное: „Но вы, я полагаю, человек?“ И далее он же говорит: „Мне приходится сделать вывод, что вы все-таки не человек“. И опять правка: „Прикажете мне сделать вывод, что вы все-таки не человек?“ И в конце Демиург не просто ответил, а „прогрохотал“.
„Когда он трупом лежал в луже собственной блевотины“ — пишется об Иоанне. ЛЕЖАЛ заменяется на более точное ПЛАВАЛ.
„Он бы только подивился неожиданной мысли“ — пишется об Иоанне. „Неожиданному баловству мысли“ — находят Авторы более точное выражение. „Лингвистическое удушье“ (кстати, великолепно сказано!) ощущается Иоанном СТРАШНО, исправляется на МУЧИТЕЛЬНО. О законах генетики Иоанн пытается рассказать, сплетая и расплетая пальцы, чтобы „показать механизм“ — исправляется на „продемонстрировать механизмы“. А учится рассказывать о полученном знании Иоанн, чтобы получать от этого ИСТИННОЕ (позже — ИСЧЕРПЫВАЮЩЕЕ) наслаждение. Прохор, записывая рассказы Иоанна, дополнял их своими пояснениями: „с неописуемым простодушием и уверенностью“ — в черновике, „с самоуверенностью первого прозелита“ — в изданиях. Апокалипсис характеризуется Авторами как „остросовременный политический памфлет“, затем добавляется еще и определение „сверхзлободневный“. А „первые толкователи“ Апокалипсиса описываются как „первые яростные толкователи“.
Агасфер Лукич называет принесенную Манохиным картину поначалу просто „картиной“. Авторы правят на более изысканное: „Это живописное произведение…“
Во время разговора с проституткой Парасюхин упоминает „желтого“ (в изданиях исправлено на „косоглазого“) азиата, а шлюха курит длинную „дамскую“ (исправлено на „шведскую“) сигарету.
Возглас Демиурга, прервавший разговор Агасфера Лукича и Манохина о тяжелой судьбе Демиурга, в черновике звучал так: „На кухне! Из восьмого котла утечка! Опять хвостами трясете?“ Авторы правят: вместо ВОСЬМОГО — ЧЕТВЕРТОГО, а вместо фразеологизма „хвостами трясете“ — „под хвостами выкусываете“.
Появившегося Муджжу ибн-Мурару Манохин сначала называет просто „стариком“, Авторы правят на „этого жирного старца“. А вот относительно времени в черновике Авторы были более точны. В черновике во время разговора Муджжи и Агасфера Манохин замечает: „Однако к этому моменту я понял, что не пропустит [Муджжу к Демиургу — С. Б.]“. Правка: „Однако ДОВОЛЬНО СКОРО я понял…“ размывает точность, когда Манохин это понял. А вот в черновике все ясно — после последней фразы Агасфера Лукича.
Имя „Мусейлима“ по отношению к первоначальному „Маслама“ Авторы переводят на русский как „Масламишка паршивый“. Позже правят ПАРШИВЫЙ на ЗАДРИПАННЫЙ.
В надписях на комбинезонах абитуриентов („БАМСТРОЙ, ТАМСТРОЙ, СЯМСТРОЙ“) в черновике Авторы используют противопоставление не „там — сям“, а „там — тут“: „БАМСТРОЙ, ТАМСТРОЙ, ТУТСТРОЙ“. Сами же юнец с юницей взирали на происходящее: в черновике „с ужасом и жадным любопытством“, исправлено на „с трепетом и жадным любопытством“.
Много стилистической правки и в дневнике Мытарина.
В „Необходимых пояснениях“ Мытарин пишет: „…вместо того, чтобы просто рассказать правду…“ ПРАВДУ Авторы изменяют на ТО, ЧТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ, ибо правда — понятие относительное, у каждого своя. Далее Мытарин оправдывает свое предисловие: „…рукописи, составляющие книгу. Они, на мой взгляд, несомненно требуют некоторых пояснений“. Снова идет правка: изменяется НЕСОМНЕННО на БЕЗ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ, НЕКОТОРЫХ на ОПРЕДЕЛЕННЫХ. Первую рукопись Мытарин характеризует так: „Это мои заметки, черновики, наброски, кое-какие цитаты, записки, в том числе и дневникового характера, для отчет-экзамена по теме „Учитель двадцать первого века““. В ТОМ ЧИСЛЕ И правится на ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ. О своем же дневнике в черновике Мытарин замечает: „Я почти не исправлял эти заметки“. Вряд ли юный Мытарин писал столь литературно, поэтому Авторы меняют эту фразу на: „Я основательно отредактировал эти записи“. Дальше Мытарин пишет: „Все-таки эта книга о нем, а не обо мне“. И опять уточняющее: „Все-таки эта книга прежде всего о нем, и только потом уже — обо мне“. О названии второй рукописи Мытарин размышляет: буквы это, ОЗ, или все-таки цифры, телефон „Скорой помощи“, „и странное название вдруг обретает особый и странный смысл“. Вновь Авторы уточняют: не СТРАННЫЙ, а ДАЖЕ ЗЛОВЕЩИЙ. О Манохине Мытарин пишет: „личность вполне реальная“. РЕАЛЬНАЯ правится на ИСТОРИЧЕСКАЯ. О самой рукописи Мытарин пишет, что в ней фантастика переплетена с реальностью: в черновике — ТЩАТЕЛЬНО, позже — ЗАТЕЙЛИВО. Но это по смыслу — предисловие Мытарина, написанное много позже.
Дневник же Авторы правят исходя из наибольшей стилизации под молодежную (мало того! молодежную будущего) речь.
„Загнать с глаз долой“ — „ПРОПЕРЕТЬ с глаз долой“. „Что ты мне про него говоришь?“ — „Что ты мне про него БОЛБОЧЕШЬ?“. „А я про подонков тебе!“ — „А я про НИЩЕДУХОВ тебе!“. „Это же совсем другое дело“ — „Это же совсем ДРУГОЙ ОБРАТ“.
Папку с рукописью Мытарин описывает как „старообразного вида“ (Авторы правят — „музейного вида“) и предполагает в ней дневник какого-нибудь „кроманьонца“ (Авторы правят — „древлянина“).
В описание стойбища Флоры во фразе „А в отдалении, сцепившись рогами, пасется целое стадо мотоциклов“ ПАСЕТСЯ правится на ТЕСНИТСЯ.
Сленг Флоры описывается сначала как „адская смесь исковерканных русских, английских, немецких, японских слов…“.
АДСКАЯ правится на УЖАСНАЯ, ибо в произведении много религиозных моментов в прямом смысле. А вот в рукописи перечень языков был полнее, там присутствовал еще и польский язык. По той же причине религиозности многих глав ОЗ, вероятно, было заменено восклицание мэра „Дьявол!“ на „Йокалэмэне!“.
Описание самих фловеров: „Да, некоторые их них были грязноваты. Некоторые были грязны до неприятности“. Авторы одновременно убирают повтор и добавляют пожелание, заменив слово ГРЯЗНОВАТЫ словом НЕУМЫТЫ (как будто Мытарину так и хочется их всех умыть — Учитель ведь будущий!).
Об одном из фловеров: „Пришел, уселся, отцепил флягу, полил свои корневища водичкой…“ Обычное ВОДИЧКОЙ Авторы правят на изысканное ВОДИЦЕЙ.
Описывается „зеленый шум“. Затем: „И видно, что им это очень нравится. На лицах улыбки, и даже глаза блестят“. Авторы вставляют предложение после „нравится“: „Всем без исключения“, добавляют определение: не просто улыбки, а „блаженные“ улыбки.
В статье газеты „Молодежные новости“ приводится фраза: „Мы надеемся, что милиция с помощью общественности…“ НАДЕЕМСЯ правится на УВЕРЕНЫ.
О Ревекке Самойловне Мытарин пишет: „Она немолодая, но по-моему очень красивая“. Авторы делают впечатление Мытарина более эмоциональным, заменяя „по-моему очень“ на „сногсшибательно“.
Когда Мытарин рассуждает о теории подготовки воспитателей, о том, что она появилась, вероятно, из-за нужды в воспитании, он пишет: „Иначе теория ПВП никогда бы не пробилась через джунгли
