Юрковский сидел в своем номере за столом, заваленном бумагами, и писал. Он мрачно посмотрел на Дауге и сказал:
— Знаешь что, Григорий. К чертям таких соавторов.
— Прости, Володя. Я…
— Разгильдяй ты, — сказал Юрковский.
Дауге крякнул и, присев за стол напротив Юрковского, взял пачку листов. Это была книга, которую они написали вместе. Она называлась «Планетология и проблемы космогонии».
— Завтра мы улетаем, — сказал Юрковский, — три четверти корректуры лежат нетронутые, а соавтора черт носит по Спутнику, и никто не знает, где он.
— Я был в диспетчерской, — пробормотал Дауге, бессмысленно листая корректуру.
— Я все видеофоны оборвал, — продолжал Юрковский. — И один раз мне сказали, что какой-то Дауге полчаса назад улетел на Землю по вызову Краюхина.
— Ну, ладно, ладно, — пробормотал Дауге. — Давай, где тут моя половина…
— Твоя половина уже просмотрена, — сказал Юрковский, — осталось просмотреть мою. И пошлет же господь соавтора-разгильдяя!
Дауге схватил пачку листов и сел на диван, но тут же вскочил с коротким воплем. С дивана бесшумной тенью соскользнула ящерица и уселась посреди комнаты, недовольно поворачивая квадратную голову. Она была оранжевая в мелкую клеточку, такая же, как обшивка дивана.
— Это называется — мимикрия, — сказал Юрковский. Дауге перевел дух и снова уселся на диван — на этот раз осторожно, в три разделения.
— Сейчас она станет серой, — сообщил Юрковский, глядя на ящерицу. — Варечка, жизнь моя…
Дауге остервенело шуршал бумагой, не поднимая глаз. Он был полон невысказанных слов.
Стало тихо. Варечка долго сидела, неподвижная, с закрытыми глазами, потом уползла в угол и оттуда рассматривала обоих, шевеля мокрой кожей на горле.
— Вот это фраза, — сказал Дауге. — «Принимая во внимание (4), учитывая, что наклонность должна быть функцией о, а так же замечая, что (7) при условии (2) обращается в величину, которая, будучи умножена на о, даст…» и так далее. Всего… раз-два-три… девять строчек. И в конце нет точки.
— Ужасная фраза, — согласился Юрковский. — Я выписал ее из твоей последней статьи.
— Что ты говоришь?.. — И Дауге принялся чиркать пером.
Через некоторое время Юрковский сказал:
— Вот еще перл: «Взглянем на Солнечную систему с северного полюса эклиптики…»
— А что?
— Я ее вычеркну.
— Почему?
— Это мне напоминает одного студента, который рассказывал о галактическом вращении: «Посмотрим на небесный свод и увидим массу звезд». — «И все они вращаются», — добавил один из членов комиссии.
— По-моему, это звучит совсем неплохо: посмотрим на небесный свод.
— Это звучит, как корреспонденция о пуске ТЯЭС: «Инженер нажал рубильник, и ток медленно потек по проводам».
Дауге хихикнул и взял новую пачку листов. Варечка задремала в углу серым столбиком.
Когда в дверь постучали, Юрковский поднял голову и сказал:
— Меня нет дома.
— Меня тоже, — сказал Дауге.
В дверь постучали еще раз — громче, из коридора просунулась голова, осмотрела присутствующих и произнесла:
— Войдите.
— Вот именно, — сказал Юрковский.
Дверь отъехала в сторону, и на пороге появился невысокий сухощавый человек в сером с иголочки костюме.
— Mais non! — сказал он, всплеснув руками. — Pardonez-vous, non войдите, я хотел узнать: войтить?
— Конечно, — сказал Юрковский, поднимаясь и запахивая купальный халат. — Конечно, войтить и немедленно.
Человек в сером подошел к нему, несколько секунд шевелил губами и наконец произнес, великолепно картавя:
— Шарль Моллар, радиооптикь. Лечу aves vous на Амальтею.
— Владимир Юрковский, планетолог. Чрезвычайно рад познакомиться.
Они пожали друг другу руки.
— Григорий Дауге, планетолог, — сказал Юрковский. Дауге поклонился и пожал руку Моллару.
— А где же Быков? — спросил он.
— Capitaine marchand, мсье Быкофф… — сказал Моллар и взмахнул руками. — Как это сказать?.. Э-э- э…
— Он не встречал вас? — спросил Дауге.
— Нет, — сказал Моллар и посмотрел на Варечку. — Прекрасный… э-э-э… чучело! Я говорю только по-русску со вчера. Я нашел вас трудно. Я встречал здесь один соотечественникь — он прекрасно говорилль по-русску, и я нашел вас.
— Вы отлично говорите по-русску, — сказал Юрковский, поглядывая на Варечку, приоткрывшую один глаз. — Просто прекрасно.
— Да вы садитесь, мсье Моллар, — сказал Дауге, подвигая кресло.
— Спасибо, — сказал Моллар и покачал головой. — Я иду в свой кабинет. Я весь запылен. — Он пошевелил пальцами. — Метеоритная пылль! Надо принять душ, n'est pas?
— Же парль франсе, — сказал Дауге с ужасным акцентом.
— Нет-нет, — вскричал Моллар. — Только не так! Только по-русску!
— Конечно, мсье Моллар, — сказал Юрковский. — Конечно. Мы не дадим мсье Дауге говорить по- французски. Это было бы бесчеловечно. N'est pas, Григорий Иоганнович?
Моллар весело улыбаясь оглянулся вокруг и встретился глазами с Варечкой, медленно приближающейся к нему из своего угла.
— О, — сказал он. — Се n'est pas чучело!
— Это Варечка, — сказал Юрковский. — Она родилась на Марсе.
— Прелестно, — сказал Шарль Моллар, пятясь, — прелестно.
В дверях он столкнулся с Колей Ермаковым.
— Здравствуйте, — сказал Коля.
Юрковский взял ящерицу за шиворот, проволок по полу и кинул в ванную комнату.
— Вы ей очень понравились, — сказал он Моллару.
— Прелестно! — воскликнул Моллар. — Я надеюсь, она тоже съедобна. Я ел игуан на Амазонке — они мне тоже очень понравились.
Все засмеялись, а Юрковский сказал:
— Не беспокойтесь, мсье Моллар, она очень редко ест.
— Но, наверное, помногу сразу, n'est pas!
Юрковский простер руку к Коле Ермакову и сказал:
— Это наш борт-инженер, Ермаков Николай.
— О! — вскричал Моллар, сверкая улыбкой. — Le pettit ingenieur. Как жизнь — хорошё-о?
— Хорошо, — сказал Коля.
— Как девушки — хорошё-о?
— Хорошо, — сказал Коля. — Bon.
— Моллар, — сказал Моллар. — Зовите меня Шарль, то petit, я буду звать вас Nicolas!
Потом он повернулся к безмолвствующему Дауге и сообщил ему:
— Иду в свой кабинет. Надо посмыть метеоритную пылль!
