многими конкретными замечаниями, но беда в том, что чаще всего в таких статьях широко используют один известны прием: берутся (в таких случаях говорят «вырываются») две-три цитаты, пусть даже и вправду неудачные, на этом основании объявляется безнадежным всё произведение и даже делаются далеко идущие выводы в отношении целого жанра. Авторы статей не утруждают себя доказательствами того, что данные эпизоды, сцены, фразы типичны для всего творчества критикуемого писателя или для всей нашей фантастики.
Подобная «методика» особенно заметна в отношении критиков к творчеству братьев Стругацких, которые в той или иной степени упоминаются почти в каждой статье по фантастике, в том числе у В. Лукьянина и Ю. Котляра. «Ножницы» между недоброжелательностью критики и отношением читателей здесь очень велики.
Ежегодно появляющиеся книги А. и Б. Стругацких написаны весело и занимательно, они оптимистичны, хотя часто в них мы видим остроконфликтные и даже трагические ситуации. Если коротко сформулировать основную тему их творчества то она будет звучать примерно так: подвиг во имя науки, во имя людей. Естественная тяга нашей молодежи к героике и обусловила огромную популярность книг Стругацких. Странным образом именно это обстоятельство не нравится В. Лукьянину, который, если несколько утрировать его претензии, считает, что подвигам, героическим поступкам, преодолению трудностей не должно быть места в мире будущего. В его представлении подвиг если и останется, то будет явлением заурядным, рядовым, запланированным, не выходящим за рамки обыденности. И уж ни в коем случае не результатом нарушения дисциплины. Можно подумать, что на подвиги надо будет получать письменные разрешения: «Товарищ начальник, разрешите мне в указанное время совершить подвиг».
У Стругацких были и средние, «проходные» работы, но нельзя не отметить их новых повестей «Попытка к бегству», «Далекая Радуга», «Трудно быть богом», «Суета вокруг дивана». Каждая из этих повестей — вещь достаточно своеобразная, чтобы потребовать особого разговора, но каждая из них служит блестящим подтверждением того, что фантастика — это прежде всего литература, а не унылая популяризация научно-технических гипотез.
Взять хотя бы «Далекую Радугу». К этой повести применим, может быть, несколько странный для фантастического произведения эпитет «достоверность». Читая ее, начинаешь верить, что катастрофа, которая произошла на отданной в распоряжение физиков планете, и в самом деле могла быть. Начинаешь переживать и волноваться вместе с героями, начинаешь ставить себя на их место и размышлять: а как бы ты поступил в подобном случае?
В одном письме к Горькому Чехов приводит слова Льва Толстого: «Выдумывать можно всё, что угодно, но нельзя выдумывать психологию». А ведь как часто режущая ухо психологическая недостоверность, а еще чаще полное отсутствие мотивировок в поведении героев фантастических книг сводит на нет даже интересные замыслы. Подобный упрек неприменим к Стругацким. При этом я не хочу утверждать, что в их книгах все находится на грани совершенства и должно быть выставлено как нормативный образец. Далеко не все характеры разработаны одинаково подробно, есть и языковые «излишества» и неубедительное решение некоторых сцен. К сожалению, творчество Стругацких не подвергалось добросовестному и квалифицированному рецензированию. Пока дело обходится только лихими кавалерийскими наскоками типа эссе Ю. Котляра. Право же, надо обладать весьма развитым отсутствием чувства юмора, чтобы увидеть в остроумно написанной «драке» между физиками за новое оборудование «крайне неудачную попытку представить ученых будущего этакими лихими анархистами и рвачами-самоснабженцами». Вот брошена такая фраза, и тут же сделан политический вывод: «Ведь по концепции самих же авторов: „Люди будущего те, кто сегодня исключение“. Уж если таковы „исключения“ в представлении Стругацких, то каковы же наши рядовые современники!»
Я не знаю, какого рода научные идеи «генерирует» «Далекая Радуга». Боюсь, что конкретно — никаких. Хотя в ней идет речь о физике и физиках. Немного, видимо, пародируя самих себя, авторы заставляют своих героев время от времени произносить такие фразы: «Поля ульмотронов перекрываются тем, что резонирующая поверхность лежит в фокальной гипероплоскости, представляешь?» Но рассуждения о «квазинуль-полях» нужны авторам единственно для того, чтобы подчеркнуть серьезность и сложность задач, над разрешением которых трудятся их герои. Зато «Далекая Радуга» «генерирует» идеи долга, товарищества, дерзаний, жизнелюбия; другими словами, маленькая фантастическая повесть несет большой идейный заряд.
<…>
Дорогой Арк!
Жду тебя 28-го, по возможности не позже: это будет способствовать моему уходу из ГАО. Да и работать пора. Раньше тоже можешь приехать, но лучше 28-го. Сейчас у меня теща. Чувствую себя соответственно.
Соображения по «Лесу» высылай немедленно. Я хочу с ними ознакомиться заранее. Тем более, что ты можешь изложить их связно.
Новостей особых нет. Приходят письма от любителей, от детишек преимущественно.
Сегодня поеду к Илье. Он вышел из больницы, но чувствует себя по-прежнему неважно.
Одним словом жду. А что касается работы в Москве, то если есть возможность жить у вас — превосходно, а если нет, то можно и у Алана.
Целую тебя и Ленку, твой [подпись]
P. S. Обязательно вышли соображения по «Лесу».
Дорогой Боб.
Как тебе верно уже известно, приезжаю я вечером 25-го. Поскольку как следует из твоего письма, это рановато, на два дня раньше, то и высылать соображения по «Лесу» не стану. Нынче 21-е, ну получишь ты их в лучшем случае 23-го, всего на два дня раньше, а перепечатывать мне их, скажу откровенно, лень, они у меня в дневнике, лучше уж потом почитаешь. Извини, что на этот раз так неудобно приезжаю — в половине десятого вечером, кажется. Так уж случилось.
Сдал Нине ПНвС. Она собирается сдать к первому мая. Не помню, писал ли я тебе, что они, гиганты мысли,[188] пока мы были в Гагре, отдали экз. Ивану Антоновичу, невзирая на то, что Чиф терпеть не может этой вещи. Он вчера мне звонил и жаловался, что ему не нравится, что он нас любит, а юмора этого не понимает, это его раздражает и так далее, и что он будет просить безжалостно сокращать текст. Я Нине всё это передал, но она меня успокоила, кроме того, я еще сегодня пойду вечером к Чифу и буду с ним говорить. Но вообще-то даже лучшие из издательских редакторов и наши друзья в своем трепете перед возможными и невозможными последствиями иногда делают такие глупости, что руками разведешь.
Был Совет по фант. и прикл. Тема — критика. Пригласили всех критиков и зав. критическими отделами. Но явились, как и следовало ожидать, только двое: из «Известий» и из «Комс. Правды». Еще был Боря Володин, внештатно из «Смены». Все было более или менее спокойно, как вдруг заговорил Колпаков. Он, естественно, обрушился на наши ТББ и ПкБ. Но поскольку он глуп, как пробка, он понес о безыдейности и необходимости помнить, что мир разделен на два лагеря, а вот Стругацкие проповедуют невмешательство в дела африканских государств. Я молчал и печально смотрел в потолок. Но тут на Колпакова ринулись сразу десять человек и мигом выяснили, что он неграмотен и не знает марксизма. А затем выступил Север и, трясясь от злости, спросил уважаемый Совет, долго ли отдельные господа будут присваивать себе исключительное право напоминать нам, что мы живем в разделенном лагере? Попутно он выдал и по Котляру, и по творчеству Колпакова. Сидевший тут же подонок Чижевский потихоньку юркнул за дверь и исчез. Побили дураков. Котляра, к сожалению, не было. Впрочем, если бы он был, мы бы просто ушли с Совета — так было договорено.
Встретился я с Макаровым. Он, правда, и соврать недорого возьмет, но клянется, будто был у Бороды и видел письмо из «Правды» на официальном бланке, в котором тов. Казанцеву предлагается написать статью о научной фантастике. Борода, якобы, великодушно писать статью отказался. Он не желает ставить палки в колеса молодежи.
Ну ладно, пока всё. Поцелуй маму и Адку. До встречи.
Твой Арк.
