не разорять. Грибов ногой не сшибать! Понял? Потому что нельзя, Дед!
– Нельзя, Дед! Понял? – как эхо, повторил за другом Болотик.
– Понял, понял, нельзя, – согласно закивал Дед-Дедуля.
– А ягоды, наоборот, есть можно, – твердо сказал Листик.
– Понял. Все понял. И насчет ягод тоже понял! – радостно согласился Дед-Дедуля.
– В этом году ох и много же их уродилось! – тут же похвастался Листик.
– Выходит, это ты меня осенью по болоту за нос водил? – осторожно спросил у Листика Дед-Дедуля. Тот кивнул на Болотика:
– Он!
– Ну, я водил, – признался Болотик.
– А зачем отпустил?
Этому вопросу Болотик улыбнулся:
– Смотрю: снял рубашку, надел, снова почему-то снял и опять надел!… Думаю: зачем мне псих?
– Вот что. Надо психа одеть, – решил Листик. И они с Болотиком принялись плести из камыша для Деда-Дедули одежду, радостно при этом переговариваясь:
– Значит, все-таки Грибабушка?…
– Грибабушка, Грибабушка…
– Да ведь больная она!…
– Ей от этого легче станет. Скажем ей: появился тут псих один… которому в самом деле чудеса нужны. Она ему совет даст!
– А не попадет ли нам с тобой от Грибабушки?
– За что?
– За то, что показались ему, да за то, что с собой его привели!
– А как же накормить и утешить?
– А если внучка у него дура?
– А Однолапый? Вспомни про Однолапого!
– А ледяные цветы? А папоротник на Ивана Купала? А волшебный туман? Забыл?!
А Дед-Дедуля стоял и все никак не мог оторвать глаз от Березы…
– Знаешь, как это называется, Дед? – окликнул Деда-Дедулю Листик и показал ему свою работу – нечто, сплетенное из камыша и травы.
– По-моему, это су… супонь, – неуверенно произнес Дед-Дедуля.
– Сам ты супонь! Это называется 'халява'.
– Как? – переспросил Дед-Дедуля. – Не понял?
– Халява, Дед, это когда за тебя кто-то работает! – с заметным раздражением объяснил Болотик. После чего Дед-Дедуля спохватился и начал помогать доплетать себе одежду: все трое склонили головы над работой. И в этот момент тихий девичий смех прозвенел в воздухе: словно ангел пролетел над болотом.
Видя, что Дед-Дедуля не перестает бросать взгляды на Березу, которая к этому времени опять поднялась, Листик попросил кого-то прямо в воздух:
– Елочка, обратись!
А в ответ ему – опять лишь тихий смех.
– Когда просишь – ни за что не обратится! А может быть, стесняется, – объяснил Болотик Деду- Дедуле.
В ответ Дед-Дедуля тяжело вздохнул:
– Внучку бы… Внучку бы мне такую!… Только почему же ее Елочкой зовут? – спросил он у Листика.
– Потому что больше всего на свете любит Елочкой обращаться. В особенности под Новый год. Обернется Елочкой – да такой стройной, такой раскрасивой и распушистой, что специально приехавшие в лес лесорубы – грубые мужики! – не решаются ее рубить. Только подивятся на нее, поохают и стороной обойдут. А она, дурочка, думает, что недостаточно хорошо для них обрядилась. И на следующий Новый год обрядится еще краше, даже с игрушками…
– Для чего же она все время Елочкой обращается?
– К людям, дурочка, хочет. Грибабушка ее туда не пускает. Боится за нее. Вот она Елочкой и обращается. Чтобы в городе хоть разок побывать!
И опять над ними послышался девичий смех – будто на крылышках пролетел. После чего Дед-Дедуля заговорщицки подмигнул Листику и ткнул пальцем в куст с яркими красными гроздьями:
– А это? Этот симпатичный кустик у вас… к т о?
У Листика, похоже, уже был заготовлен ответ:
– Смородина, семейства камнеломковых. Кустарники с гладкими, реже с шиповатыми побегами, с черешковыми лопастными листьями. Цветки в кистях мелкие. Плод – ягода красного, желтого, оранжевого, черного и других цветов, кисловатая. Известно около ста пятидесяти видов, включая дикие, – и он принялся одевать в привычную лесную одежду вновь опешившего Деда-дедулю. – Ну, что, пойдем?
– Пойдем, Дед! – сказал Болотик.
– Пошли! – согласился Дед-Дедуля. И втроем они ступили на тропинку, ведущую в лес. Но ушли недалеко.
– Стойте! – вдруг остановился Листик. – Вон он, Однолапый! Вот уже куда он приполз! Без шума, гад, подобрался… Ты не забыл, Болотик, своей сердитой буквы? Ты хорошо ее помнишь? Ты помнишь, когда именно ты должен сказать ее Пачкуну?
– Это не Пачкун, Листик, – ответил Болотик упавшим голосом. – Надеюсь, ты захватил с собой мокрую клюковку? А?
Глава четвертая. ОДНОЛАПЫЙ
Косогор был завален вывороченными деревьями, корни и ветви которых перепутались и скрутились друг с другом, словно в судороге. У многих деревьев стволы треснули и белели смертельными разломами – зрелище сильное и страшное, как побоище: казалось, над Косогором пронесся сильнейший ураган, порушивший все живое на своем пути. А на краю Косогора чернела, отливая металлом, гигантская туша Однолапого. Рядом в кустах лежала его огромная лапа с отполированными долгой работой когтями.
– Ох и страшный же, – прошептал Болотик, осторожно разглядывая Однолапого через кусты.
– А я что тебе говорил? – так же шепотом ответил ему Листик и негромко передразнил Болотика: 'Накормить и утешить'. Утешишь такого… И еще, пожалуй, накормишь!
– Ну, во-первых, он спит, – как бы оправдываясь, сказал Болотик.
– Во-вторых, мы его сейчас как разбудим!… – ответил Листик, снова понемножку начиная храбриться. На что Болотик сокрушенно покачал головой и совершенно справедливо заметил:
– Разбудим – он опять есть захочет, в лес поползет. И тогда уже в самом деле конец Колдовскому лесу!
– Голова ты, Болотик! Ох и голова! Значит, будет лучше, если он и дальше будет спать! – с явным облегчением согласился Листик.
– Одна его лапа чего стоит, – будто к чему-то примериваясь, проговорил Болотик.
– А бок? На бок погляди – броня! – подхватил новую тему Листик.
– Может быть, не один он такой в лесу?… – задумчиво предположил Болотик. Эту мысль Листик тут же с готовностью развил:
– Может, их тут двое?… или даже, может быть, трое?… От большо-о-ого стада отбились?… Был бы он тут такой один – тогда понятно, тогда бы мы в момент ему рога обломали. Но связываться с целым стадом!… Только разве чтобы его раздразнить! Чтобы оно первым кинулось!…
