была!…
Услышав это, Аглая всхлипнула.
– Ну и что? – запальчиво вскричала, вступаясь за сестру, Лизка. – Что из того? Ты только посмотри, Петербурговна… Солнце садится! Уходит равно от всех нас каждый вечер, словно навсегда! Я из-за этого в детстве даже спать ложиться боялась. Думала: открою утром глаза, а ничего вокруг нет! – Лизка быстро привела вяло сопротивляющуюся Аглаю в порядок: причесала, вытерла ей лицо, стерев с него остатки угля и известки, и сказала: – Так что если это, ну, все же когда-нибудь с нами случится… – Не договорила, осеклась и тоже вдруг всхлипнула. Аглая в свою очередь, не переставая бросать на Петровну косые хмурые взгляды, так же быстро привела в порядок Лизку и спросила:
– А что там твой восьминос, Лизка?
– Живет.
– Я вот никак не могу взять в толк: как ты с ним общаешься?
– Обыкновенно, пузырями: буль-буль, – Лизка надула щеки. – По азбуке Морзе. – Она достала из кармана ватника и показала Аглае какую-то книжку: – Видать, тоже от пионерчиков осталась. – И с вопросом обернулась к Петровне: – А восьминос откуда тут взялся?
– Снова здорово! – охотно буркнула та. – В залив ведь сливают отходы всякие секретные научные институты. А в ямах на дне и вообще неизвестно что… Острашенный уровень радиации! В таких условиях вывестись может все что угодно. Вот он и вывелся, бедный.
Теперь настала очередь сказать несколько слов и про восьминоса. Откуда он взялся, было, конечно, неизвестно. Наверное, просто жил тут с незапамятных времен. Многие замечали, что беззаветно любил он детей и отчего-то не доверял взрослым, каким-то необыкновенным чутьем угадывая возраст приближавшегося к заливу. Естественно, взрослые его тоже игнорировали, а некоторые из них попросту не верили в его существование. Но если ты еще ребенок – выйди в теплую лунную ночь на берег залива в районе Лисьего Носа и посмотри, как светится восьминос белым пятном в камышах, маскируясь под отражение луны. А вот если вы уже взрослый, мне нечем помочь вам: с восьминосом вы вряд ли когда- нибудь встретитесь. Но зато о нем вы всегда можете расспросить у своих детей, у играющих во дворе детей своих соседей, а в крайнем случае – прочитать о нем в некоторых специализированных изданиях вроде 'Костра', 'Трамвая', 'Чижа и Ежа' и им подобных.
В теплый сезон восьминос живет на поверхности и иногда как скопление солнечных бликов на воде преследует проходящие по заливу корабли, а зимой уходит под лед, где часто путает рыбакам переметы. И самой большой его мечтой во все времена было сходить с пионерчиками в лес по грибы. Куда они, пионерчики, его однажды уже и собирались оттащить, склизкого и носастого, на специально сколоченных для этого случая носилках. Но помешали вожатые младших отрядов, веслами отогнав восьминоса от берега в глубину.
Мы так несправедливо ругаем подчас этот старый мир! Но я не помню в нем почти ничего страшного, кроме статуй пионеров с лицами послушных психопатов. И вообще, это ведь был совсем другой мир, который теперь судить мы не имеем права: уютный, теплый, он и выглядел по-другому, и по-другому пах: сейчас даже трудно подобрать точное название этому запаху: наверное, так пахнет шиповник – ведь мы тогда были все очень маленькими и бродили по зарослям шиповника почти как по лесу. Шиповнику нашей грусти!
– А тут вдруг решил себя голодом уморить, – продолжала Лизка. – 'Чего, – пузырит, – я? Зачем? Для кого?' – Да всеми своими восьмью носами: буль-буль-буль да буль-буль-буль. – 'Урод какой-то!' – Еле-еле уговорила обождать!
– Ужас! – Аглая обняла Лизку за плечи, прижала к себе и обратилась к Петровне: – А про четверг тебе ничего не известно? Он-то откуда тут и зачем?
– Про этот конкретный доподлинно ничего, – развела руками Петровна. – Оттого, видать, нам, сказочным, в нем и не живется!
– Про понедельник вон – даже сказку написали, – пискнула из-под мышки Аглаи Лизка. (Она имела в виду 'Понедельник начинается в субботу' братьев Стругацких.)
– И про субботу тоже, – добавила Аглая. (Она говорила о той же самой сказке, но, поскольку никогда ее не читала, то выделяла в ней другое слово, а именно: 'субботу'.)
– А про воскресенье – песню, – опять пискнула Лизка. (Она вспомнила древнюю песню 'Воскресенье – день веселья'.) – Да и про вторник со средой тоже, наверное, что-нибудь хорошее можно найти.
– Не говоря уже о пятнице, – сказала Аглая. (Она подумала о Пятнице из 'Робинзона Крузо'.) А про четверг совершенно ничего не придумано. – Аглая вновь нахмурилась. (Никто из них, конечно, уже не помнил, что был когда-то снят фильм с названием 'В четверг и больше никогда'.)
И тут Лизка спросила вдруг:
– Может, это вовсе и не покушение? – И снизу вверх глянула на Аглаю.
– А что ж тогда? – улыбнулась ей та.
– Ну, так что-нибудь. Вообще! – Лизка пошмыгала носом и отчего-то при этом совершенно расстроилась. Аглая значительно переглянулась с Петровной:
– Думаю, пора пускать диктора, Петроградовна!
– В самом деле, пора. – Петровна поднялась, одернула юбку. И ушла в барак, откуда через некоторое время притащила в охапке старенький разбитый телевизор 'Рекорд', у которого на месте экрана зияло страшное неживое дупло. Установила его на крыльце.
– Давай 'Старый телевизор'? – оживилась Лизка. А Аглая возразила:
– Лучше этого, ну, он всегда так душевно про температуру рассказывает!
– Прогноз, что ли? – поморщилась Петровна. – Ну, нельзя же по нескольку раз в день слушать о погоде! Вы что?
– Можно, – возразила ей Аглая. – Если ожидается хорошая, то можно! Сегодня, кстати, еще не слышали.
– А злого диктора ты сразу же затыкай, – попросила Лизка. – И с 'рукламой' покороче – шибко уж она утомительна.
– Затыкай-затыкай… – негромко заворчала Петровна. – Значит, снова числ*а не узнаем!
Но Лизку с Аглаей уже понесло:
– Давай 'До шестнадцати и старше'? – предложила Лизка.
– 'Старая квартира' – во! – Аглая выставила торчком большой палец.
– А я астрономию люблю, – отчего-то, как девушка, покраснев, призналась Петровна. – И час садовода. А кто будет сегодня показывать?
Лизка ткнула в Аглаю пальцем:
– Вообще-то очередь Аглайки, но у нее нынче одни покушения на уме. – Она прыснула. – Выходит, что снова я.
– Но-но! – погрозила ей Аглая. – Ты не очень-то из себя воображай, Лизка! Лизка-актриска!
– Лизка, ты готова? – спросила Петровна, справившись, наконец с проводами телевизора. (Правду сказать, она их так никуда и не подключила, потому что никакого электричества в лагере, разумеется, тоже давно не было.)
– Ну да, готова, – Лизка, подражая Петровне, одернула юбку.
– Пускаю, православные? – Петровна подняла руку, чтобы перекреститься, но передумала и не перекрестилась.
– Давай, Ленингра… – махнула ей рукой Аглая, но под взглядом Петровны осеклась.
Лизка замерла перед телевизором. Петровна щелкнула выключателем. Самое интересное было в том, что телевизор, хоть и не был никуда подключен, все-таки ожил, несколько секунд потрескивал, нагреваясь, после чего тишину лагеря нарушил голос Владислава Пельша из передачи 'Угадай мелодию'. Лизка сразу же начала изо всех сил махать руками. И, конечно же, быстро изнемогла:
– Переключай, Петровна! Переключай, родненькая! Вырубай 'рукламу'! Сил нет, щас руки отвалятся! – закричала она, ни на секунду не останавливаясь. Петровна щелкнула переключателем каналов (как же все- таки он работал, этот чертов телевизор, если не был подключен не только к сети, но даже и к антенне? На батарейках он был, что ли?), и в тишину лагеря ворвались звуки какого-то остросюжетного фильма: крики, выстрелы и т. п. Лизка несколько секунд вслушивалась, пытаясь угадать, что происходит на экране, а потом
