возможностей постараюсь развеять ваши сомнения.
Кажется, я говорил вам уже, что мы сидим в кабинете Менделеева, где он проработал последние 15 лет своей жизни. Тогда это было еще Депо образцовых мер. Дмитрий Иванович и преобразовал его в Главную палату мер и весов.
Менделеев разработал теорию взвешивания, но сейчас, я думаю, он вас вообще не понял бы, — о таких парадоксах вы говорили. А я ваш современник. Я вас не только понимаю, но и сочувствую вам. У нас с вами общие радости, общие заботы и проблемы.
Видите ли, мы не только храним эталон, но и создаем новые. По образцовому эталону мы путем сличения производим вторичные, по вторичным — рабочие, которые и направляются во все концы страны для практического применения.
И вот рождается проблема. Оказывается, произвести на свет вторичный эталон совсем не такая простая задача. Главный эталон у нас имеет точность до девятого знака, вторичные эталоны — только до восьмого, а рабочие — уже до седьмого знака. Чем ближе к жизни, тем меньше точность. А тонну — при нынешнем уровне техники — мы можем взвесить лишь с точностью до третьего знака. Вот именно, на шесть порядков меньше. Или иными словами — тонна взвешивается в миллион раз менее точно, нежели килограмм, более точные весы для торговли или для транспорта мы еще не научились создавать. Видите, какой огромный разрыв между эталоном и реальностью.
Для эталона мы создали идеальные условия: чистый воздух, термостатику. Под весами особый фундамент, независимый от здания: 15 метров бетона. В жару и холод у весов постоянная температура. А сами в своих лабораториях мерзнем. Здание построено еще в прошлом веке, давно пора менять всю отопительную систему — и не можем. Это тоже наша печальная реальность. Видите, и мне захотелось излиться перед вами, хотя что там наши микропроблемы перед вашими...
Но вернемся к моему эталону. Я вам говорил, у нас много народу бывает. Приходит как-то один посетитель.
— Я, — говорит, — торговый работник и пришел к вам за помощью и советом.
— Слушаю вас, — отвечаю.
И он рассказывает мне следующую историю. Будучи в городе Ненашенске, он видел, как там работала буфетчица при местном ресторане. Он стоял в очереди и лично наблюдал. За 8 минут буфетчица разлила литровую меру с водкой на 13 порций по сто грамм. Потом он приехал в родной Энск и увидел другую буфетчицу, которая за 7 минут разлила такую же бутылку уже на 14 порций по сто грамм.
— Вот это рекорд! Эталон работы и производительности, — восхитился мой посетитель.
— Простите, — отвечаю, — но это есть эталон обмана и воровства.
А он свое продолжает.
— Да, я знаю, вы литром не ведаете. Но прошу вас, Станислав Федорович, сначала выслушайте меня. Я человек скромный, но сумел бы отблагодарить. Мне нужен эталон килограмма, но такой, чтобы в нем было восемьсот тридцать три грамма.
— Почему именно восемьсот тридцать три грамма? — спрашиваю.
— Я же повторяю, я человек скромный. И состою при винограде. Если у меня будет эталон на восемьсот тридцать три грамма, я каждый десятикилограммовый ящик с виноградом смогу развешивать на двенадцать порций по килограмму, мне больше не надо, о нашенском рекорде я не мечтаю.
Прогнал я его. Схватил наш образцовый аршин:
— Даю вам тридцать секунд, чтобы вы исчезли.
Растворился посетитель. Вы не находите, что тут имеется некая аналогия с вашими тоннами, ведь делая утяжеленные машины, вы, по сути, тоже обвешиваете, воруете металл у государства, не так ли? Вы согласны...
Правда, давно это было, лет двенадцать назад. Сейчас всюду пружинные весы. Но воры и теперь остались. Только нынче они работают по-современному. В прошлом году меня приглашают в ОБХСС. Я удивился — чего ради? Просят дать консультацию. Оказывается, на городском складе обнаружена утечка сахара и вот уже три года не могут установить причину и раскрыть преступников. Что? Вы подумали, что там подмачивают сахар? О, это слишком примитивно, такое дело раскрыли бы за три дня. А тут три года не могут.
Я спрашиваю:
— Как же я могу раскрыть вам преступника, я же не специалист.
— Мы просим вас об одном: проверьте складские весы и дайте свое заключение.
Я дал согласие, занялся весами.
А там двухтонные весы. На одних приемщик принимает сахар от железной дороги или с машин. На других отпускает сахар по районным базам. Тонну же, как я вам уже говорил, мы можем измерить с точностью до третьего знака. Это значит, что весы имеют допуск плюс-минус одна десятая процента, то есть килограмм на тонну. Именно этим обстоятельством и воспользовались расхитители сахара. Приемочные весы они тонко настроили на плюсовой допуск, а те, на которых отпускали тот же товар, — на минусовый допуск. Весы, повторяю, двухтонные. Следовательно, принял на плюсовой настройке 2002 килограмма, а на минусовой отпустил на базу 1998. Каждая такая операция приносила им 4 килограмма. А за день там проходят сотни тонн, им — центнеры.
В ОБХСС сильно были удивлены. Первое время даже не знали, как поступить. Ведь весовщики работали вполне по правилам, никакой статьи закона вроде и не нарушали. За что их привлекать? Ну, разумеется, вы догадались — за незаконный сбыт не принадлежащего им товара. Опять аналогия, говорите? Какая же? Ах да, после допусков на прокате. Катаю угловую сталь с толщиной полки в 4 миллиметра вместо трех? Это же допуск 33 процента, так что сахарные расхитители, можно сказать, младенцы перед вашими прокатчиками, у ваших размах в 330 раз шире.
Мои расхитители сахара получили по заслугам. А ваши прокатчики заработали премию? Да? Интересно — и весьма.
Вы совершенно правильно сказали об эталоне человеческих отношений. Еще Дмитрий Иванович говорил: «Мера и вес — суть главные орудия познания». Эталон человеческих отношений нам ой как необходим. Только вот как его измерить? Какую единицу для него создать? Признаюсь вам, я тоже об этом думал не раз. Правда, называл это для себя несколько по-иному: эталон нравственных отношений между людьми. Тут уже имеются общепринятые понятия, которые можно использовать для измерения — долг, совесть. Но снова возникает вопрос об единице измерения. А главное: где и как ее хранить, эту единицу совести? И через какую меру ее выразить? Масса? Длина? А может быть, вольтаж?
В технике мы достигаем все большей точности. Секунду можем измерить с невероятной точностью. А в человеческих отношениях никак не можем достичь хотя бы приблизительной. Вы говорите: есть эталон? Уголовный кодекс? Но это же для преступников, это аномалия.
Вы прекрасно рассказали про своего Ивана II, я так и вижу его перед глазами. Он расхищает, ну, скажем мягче, перерасходует металл, но совесть у него при этом чиста, он хорошо спит по ночам и не терзается вашими проблемами. Более того, он уверен, что делает благое дело. Тонна есть его единственный нравственный эталон, а на самом деле это не эталон, а фетиш.
Бога ради. За что меня благодарить? Что такое я вам сказал, какую истину раскрыл?
Ну что ж, я рад, что вам сделалось легче. Спасибо вам, тоже отвел с вами душу. Куда вы теперь — в Госплан? Понимаю вас и одобряю: коль вы начали бороться, надо идти до конца.
Постойте, еще минуту, Сергей Петрович. У меня родилась небольшая идея. Вы говорили, что приказ о вашем несоответствии у вас в кармане. Если вас не затруднит, покажите его. Так я и думал — стоит собственноручная подпись вашего директора. Теперь я предлагаю: давайте пройдем к нашим кварцевым микровесам и точно установим, сколько весит подпись вашего Ивана II.
Беру клочок бумаги, взвешиваю его. Сколько на шкале деления? Четыреста десять — так и запишем. Переношу подпись вашего директора своей авторучкой с теми же чернилами на взвешенный клочок. Я чужих подписей подделывать не умею, лишь повторяю написание букв, мне важно одно, чтобы расход чернил был примерно одинаков.
Итак, готово! И даже похоже, говорите? Тем лучше. Следите внимательнее, сколько теперь делений? 543. Все верно. Следственно, подпись вашего директора занимает 133 деления. Переводим на метрические меры, это будет 0,0092 миллиграмма.
