оставалось до той точки, где стрела, круто повернув к югу, вонзалась в чужой берег. Однако на карте это расстояние было в тысячи раз короче.
Вражеский берег светился ракетами. Когда батальоны сделали поворот налево, развернулись в боевой порядок и пошли цепью, ракеты оказались и впереди, и справа, и слева — по всему берегу. Они быстро взлетали, повисали на мгновенье под низкими тучами и тяжело сползали вниз, просыпая искры, будто капли дождя сползали по запотевшему стеклу. Ракеты были пяти цветов: зеленые, красные, желтые, голубые и фиолетовое. Они загорались и падали, образуя на льду широкие разноцветные круги, которые быстро сжимались и пропадали, когда ракета достигала льда.
Шмелев вытащил ракетницу, вложил в нее красную ракету. Взвел курок и засунул ракетницу за пояс, так, чтобы она не мешала при ходьбе и чтобы ее можно было сразу же взять в руку.
Он шел за цепью и считал вражеские ракеты. Каждую минуту поднималось в среднем четыре ракеты, и каждая ракета горела десять секунд. Двадцать секунд темноты оставалось на их долю. У немецких наблюдателей были две марки ракет. Одни — пяти цветов, обычные, а другие — более сильные и только желтые. Они поднимались выше и светили гораздо ярче. На десять обычных ракет приходилась одна желтая. Немцы бросали их из двух наблюдательных пунктов. А всего наблюдательных пунктов было десять. Это могло означать, что у противника насчитывалось всего десять взводов, три роты. Но у немцев, кроме того, был берег и сильные желтые ракеты, а солдаты шли по льду тонкой цепью. И под ногами солдат был лед.
Большая желтая ракета косо взлетела вверх и начала падать, обливая лед пустым ядовитым светом, и впереди на фоне этого света Шмелев увидел неясные темные силуэты, двигающиеся по льду. Ракета упала, силуэты исчезли, и темнота стала такой густой, что ее нельзя было передать никакой черной краской. «Хорошая темнота, — подумал Шмелев, — замечательная темнота».
Кто-то из связных позади споткнулся и упал, чертыхаясь; каска громко прозвенела по льду.
— Не там шаришь, — сказал срывающийся голос в темноте, — правее бери, она туда покатилась.
— Ребята, подождите меня, подождите. Как же я без нее?
Шмелев увидел высокую темную фигуру. Человек шел прямо на него, вытянув руки, будто ощупывая стену. Длинная черная тень со скрипом проползла мимо них по льду. Солдаты молча толкали пушку.
Несколько ракет поднялись одновременно, и прибрежная полоса покрылась ядовитыми разноцветными пятнами.
— Сергей!
Шмелев остановился.
— Зачем ты от Славина отказался?
Шмелев не сразу узнал Клюева. Голос у него был чужой и настороженный, Шмелев засмеялся.
— Смешно? А у него двенадцать постов, — сказал Клюев и тяжело вздохнул. — И ракеты желтые...
— Я насчитал десять.
— А с колокольни бросает, видел?
— Верно. А где двенадцатый?
— Желтых я боюсь. Уж больно яркие, — Клюев подошел совсем близко к Шмелеву и положил руку на его плечо. — Сергей, прошу тебя.
— Будет лучше, если сигнал дашь ты. Мы же договорились.
— Я тоже так думал, а теперь... Сам видишь, какой я. Ведь для нас каждые десять метров решают... А я сон нехороший видел. Плывун. Прошу тебя. У тебя выдержки больше.
— Возьми себя в руки.
— Прошу, пойми! Ради сына своего прошу. — Голос Клюева задрожал.
— Хорошо, — сказал Шмелев. — Сигнал даю я.
— Вот спасибо. Где ракетница?
— Осторожно. Курок взведен.
— Возьми мою. На счастье.
Они остановились, обменялись ракетницами. Клюев быстро зашагал влево. Шмелев взял вправо и тоже ускорил шаг. Он двигался за цепью наискосок в полной темноте, ощущая ее движение по тихому шороху льда, а когда загорались ракеты, видел на льду небольшие пригнувшиеся фигурки, которые с каждым пройденным метром проступали явственней.
Три человека сидели на корточках и что-то делали на льду.
— В чем дело? — спросил Шмелев.
— Заряжаем капсюли, товарищ капитан. — Одна из фигур поднялась, Шмелев узнал по голосу Войновского.
— Не отставать от своих.
Солдаты побежали вперед. Войновский шагал рядом со Шмелевым, гранаты слабо постукивали на поясе.
— Подмораживает, товарищ капитан.
Шмелев ничего не ответил, всматриваясь в берег.
— Ничего, — сказал Войновский. — В деревне погреемся, в блиндажах.
— Ты так считаешь? — Шмелев потрогал ракетницу и опустил руку. — Ты когда-нибудь бывал в немецких блиндажах?
— Нет, товарищ капитан. А что?
— Будет лучше, если ты пока о них не будешь говорить. Иди. Смотри за сигналом. И сразу бросок вперед.
Ракеты продолжали косо падать на лед, и, когда они падали, солдаты замирали на мгновение, а потом двигались дальше. Две ракеты упали на лед и погасли. Потом поднялись сразу четыре ракеты и следом еще одна желтая. Свет от нее сильно разлился по льду, и Шмелев увидел, как солдаты впереди пригибаются и садятся на корточки. Спина сделалась мокрой и холодной. Он выхватил ракетницу и поднял ее над головой, думая о том, что до берега еще слишком далеко. Желтая немецкая ракета упала и погасла. Берег молчал. Палец, лежавший на курке ракеты, онемел от холода. Он сунул ракетницу за пояс и натянул рукавицу.
Окружив начальника штаба, связные шли за цепью. Шмелев догнал Плотникова и пошел рядом.
— Где Рязанцев?
— Я здесь, — ответил Рязанцев сбоку.
— Иди назад, — сказал Шмелев Плотникову.
— Зачем?
— Бери радиостанцию и шагай назад. Двести метров назад.
Плотников ничего не ответил и отстал. Связные пошли за ним. Рязанцев подошел к Шмелеву.
— Расставляешь? Куда меня поставишь?
— Выбирай.
— Пойду на правый фланг, в первую роту. Все тебя ждал, хотел попрощаться. Идем хорошо, на десять минут раньше графика.
— Сейчас это уже не имеет значения, — сказал Шмелев. Все в нем было натянуто до предела, и голос свой он слышал откуда-то издалека.
— Прощай, Сергей, — Рязанцев сказал это спокойно и естественно. Может, он даже сам не заметил, что сказал «прощай». Но было в его голосе что-то такое, что заставило Шмелева замедлить шаг.
— Послушай, Валентин, — сказал он на всякий случай. — Если хочешь, оставайся со мной. Вдвоем веселее будет.
— Не успеешь соскучиться. Через полчаса встретимся в Устрикове. Немцы для нас блиндажи натопили. Погреемся, закусим. — Рязанцев говорил легко и спокойно, а Шмелеву становилось все страшнее от того, что он слышал.
— Валентин, я прошу тебя остаться. — Шмелев взял Рязанцева за локоть. Тот нетерпеливо убрал руку.
— Не понимаю, зачем ты меня уговариваешь? Я обещал прийти к ним. Я должен идти. Не волнуйся
