— Да, да, — Войновский заторопился, расстегнул пояс и начал стягивать штаны, поочередно прыгая на одной ноге. Штаны были порваны, и с левой стороны темнели два широких ржавых пятна. Потом Войновский стянул через голову куртку; на ней тоже были пятна крови, поменьше.
— Полушубок можно не снимать? — спросил Войновский.
— Поправьте левый погон, — капитан пробежал глазами радиограмму и пошел к двери.
Командующий сидел за столом в белой украинской рубахе и пил чай из стакана. Лицо его было свежим и румяным. И шея под белоснежным воротничком была румяной и свежей, янтарные капельки пота проступали на ней. Он поднял голову, когда открылась дверь, и кивнул капитану. Адъютант пересек избу и положил перед стаканом чаю листок с радиограммой.
— Только что получена, Игорь Владимирович. Командующий продолжал смотреть на дверь, где остановился Войновский.
— Офицер связи из Устрикова, — сказал капитан. — С донесением от Клюева.
— Из Устрикова? — спросил полковник Рясной. Он лежал на кровати, и перед ним на табурете тоже стоял стакан чаю. Одеяло до пояса покрывало его длинные худые ноги. Руки лежали поверх одеяла. Китель застегнут на все пуговицы.
Войновский отдал честь и сказал:
— Лейтенант Войновский. Прибыл с донесением.
— Войновский? — командующий поставил стакан с чаем на стол. — Это какой же Войновский? Не сын нашего Войновского?
Капитан с бакенбардами с любопытством посмотрел на Войновского и ободряюще улыбнулся ему.
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, — сказал Войновский. — Вы уже спрашивали меня... В этой же избе... Мой отец работает на заводе. Он ценный инженер. У него бронь. — Войновский покраснел и смущенно улыбнулся.
— Хорошо, хорошо, — говорил Игорь Владимирович. — Давайте ваше донесение.
— В радиограмме более свежие сведения, Игорь Владимирович, — сказал адъютант.
— Карту! — Командующий поставил стакан на край стола. Адъютант подцепил пальцем радиограмму, ловко, одной рукой, развернул в воздухе карту, расстелил ее на столе и положил радиограмму поверх карты.
«Взяли или не взяли? — думал Войновский. — Я должен знать. Я сейчас узнаю. Он скажет: «Взяли, молодцы», и тогда я скажу: «Ничего особенного. Это было совсем нетрудно».
— Интересно, очень интересно, — говорил командующий. — Квадрат сорок семь — двадцать три. Хорошо, хорошо. Сорок семь... — Игорь Владимирович провел от себя указательным пальцем правой руки вдоль правого среза карты, отыскивая нужную цифру. — И двадцать три... — Указательный палец левой руки уперся в нижний срез карты; командующий провел обеими руками над столом, ведя один палец вверх, а второй влево, и пальцы его столкнулись на синей глади Елань-озера, которое большим неровным пятном расплылось в середине карты. Пальцы командующего соединились, руки его легли на карту и сжались в кулаки. Он поднял голову и посмотрел на полковника Рясного: — Что это значит, полковник? Девятый час, а они даже не дошли до Устрикова?
Войновский вдруг почувствовал холод и страх, как тогда, когда он бежал навстречу пулемету.
— Товарищ генерал-лейтенант, снаряды рвутся прямо в цепи, — выпалил навстречу он в отчаянии.
Командующий поднял брови, и глаза его сделались плоскими:
— Вы, наверное, ожидали, что немцы будут встречать вас с духовым оркестром?
А Войновскому по-прежнему казалось, что он бежит на пулемет. Он сделал шаг от двери и сбивчиво заговорил:
— Разрешите доложить, товарищ генерал. Мы три раза шли в атаку. Я сам кричал... понимал роту. Последняя в восемь ноль-ноль, меня уже не было. Но я знаю... Большая плотность, десять пулеметов на километр. И ракеты. Очень много ракет. Но мы бы все равно взяли берег, если бы не мины. Сплошная минная полоса. Прыгающие... Прямо на льду. В ста метрах от берега. И пушечный огонь. Очень сильный... Автоматическая «собака»... Три «собаки». Убит замполит капитан Рязанцев. Убит командир роты. Свыше сорока человек на минах... Подбито шесть пушек.
— Ишь ты, — сказал Игорь Владимирович. — Кто вас учил так докладывать? Шмелев?
— Никак нет, товарищ генерал. Майор Клюев. Но мы бы взяли, товарищ генерал, честное слово, если бы не мины. Мы рвались к берегу... Совсем близко подбежали... А когда они начали взрываться, стало страшно...
— Страшно? — Игорь Владимирович положил голову набок и с интересом посмотрел на Войновского. — Первый раз слышу на войне такое слово. Такого слова нет в Красной Армии. Видно, вас плохо учили. Мины. — Игорь Владимирович поджал нижнюю губу и усмехнулся. — Мины изобретены сто лет назад, не делайте вид, что вам принадлежит честь этого открытия. Интересно, где была разведка?
— Армейская разведка два раза ходила в Устриково за языком, — сказал полковник Рясной с кровати. — И оба раза неудачно. Система обороны противника была не проявлена.
— Благодарю вас, — сказал Игорь Владимирович, — вы очень хорошо осведомлены о действиях армейской разведки. А где же была ваша?
— Минное поле рассыпано прямо на льду, очевидно, совсем недавно. Как вы понимаете, его не могло быть, пока не было льда. А первый отдел вашего штаба запретил нам проводить разведку перед операцией.
— Где сейчас батальоны? — спросил Игорь Владимирович.
— В четырехстах метрах от берега, — сказал Войновский.
— Лежат на льду?
— Так точно, товарищ генерал...
План операции казался командующему армией простым и смелым. Это был чуть ли не хрестоматийный план, во всяком случае после войны он был бы достоин войти в хрестоматию. Два усиленных стрелковых батальона выходят на лед Елань-озера и пересекают его под покровом ночи. Достигнув к рассвету противоположного берега, батальоны разворачиваются в боевые порядки, скрытно подходят на расстояние броска для атаки и при поддержке полковых пушек, батальонных минометов и ротного стрелкового оружия атакуют и занимают крупный населенный пункт Устриково. Так выполняется первая часть операции — захват шоссейной дороги. После этого батальоны продвигаются в глубь берега, занимают еще несколько населенных пунктов — Борискино, Куликово и другие и выполняют вторую часть задачи — перерезают железную дорогу в районе разъезда Псижа, взрывают железнодорожный мост и нарушают коммуникации врага на линии Большая Русса — Старгород, помогая тем самым осуществить в дальнейшем наступательную операцию армии.
Основной расчет этого замысла строился на элементе внезапности: ночной марш по льду, скрытый подход, внезапная атака. И вот два усиленных стрелковых батальона вместо того, чтобы перерезать коммуникации противника, лежат на льду в четырехстах метрах от берега. Элемент внезапности утерян, немецкое командование могло сосредоточить резервы, чтобы противодействовать батальонам, штурмующим берег. Тем самым ставился под угрозу срыва успех наступления всей армии, которое должно было начаться спустя сорок восемь часов после захвата Устрикова и о котором знали пока всего несколько человек: командующий армией, три-четыре старших офицера его штаба и Ставки Верховного главнокомандования.
От того, сумеют или не сумеют два стрелковых батальона преодолеть четыреста метров пространства, зависела теперь судьба наступательной операции всей армии.
Таков был этот план, достойный хрестоматии: он был согласован со Ставкой и утвержден ею, и Игорь Владимирович теперь никак не понимал, почему батальоны лежат в четырехстах метрах от берега и не могут преодолеть их — всего четыреста метров ровного, чистого пространства, весьма удобного для фронтальной атаки. Назначенное наступление армии не могло остановиться или задержаться оттого, что два батальона, две тысячи штыков лежат на льду, но судьба его целиком зависела от этих двух батальонов.
Вывод напрашивался сам собой — он был единственным: батальоны должны подняться и во что бы
