продержав часа три в санях под рогожами, холопы втащили его наконец в избу. Окоченевший от резкого ветра, Иванка не мог ничего поделать со своим подбородком, и зубы его щелкали мелкой дрожью, когда холопы поставили его перед Васькой Собакиным.
При свете лучины Иванка увидел рядом с Собакиным-сыном другое знакомое лицо – это был сын боярский Туров, который привел на пытку Истому. И Туров и Васька были уже пьяны.
– Вот он, тать, – указал воеводский сын, обращаясь к Турову.
– Ба-ба-ба! Да я знаю его! А ты более меня его знать повинен! – воскликнул Туров.
– Да кто ж он таков? Мне отколь его ведать? – спросил Собакин.
– Крестный он твой, – усмехнулся Туров. – Водою крещал тебя у Пароменской церкви, Ивашко- звонаренок.
– Да ну-у! Во-он ты кто! – обрадовался Собакин. – Знаю теперь, пошто ты напал и чего тебе было надо… Будет тебе еще крепче Томилки с Гаврилкой, беглый чернец!.. А ну, тезка, берись-ка за плеть, шкуру будем спущать со звонаренка…
Холоп Васька взялся за плеть.
– А ну, тяни с татя шубейку. Станем спрошать его про товарищей. Да углей, гляди, нет ли в печи горячих, – сказал Собакин.
– Вы не в застенке, проезжие! Али царского Уложения не чли и указа не знаете?! – неожиданно сказал из угла до того спавший казак с обмотанным тряпицей лицом. Он приподнялся с лавки, на которой лежал, и посмотрел на Иванку. – Татя пытать в разбое лишь в съезжей избе палач мочен, – добавил казак.
Иванка с благодарностью взглянул на него, но казак равнодушно отвернулся и снова лег.
– Ты чтой-то, казак, не спросонья брешешь?! – воскликнул Собакин-сын.
– Да нет, я отроду глуп, – отозвался казак. – Пока тверез, так все языком-то лапти плету, как выпью – тогда человек.
– Ну, ин выпей, – позвал Собакин, – да и вон из избы, тут и так тесно!
Казак приподнялся на локте.
– Совестно тебе, воеводский сын, – сказал он, – я казак, на государевой службе. Мне чуть свет скакать с вестью, и так, гляди, рожу всю обморозил, а ты в избе с собой хошь вора укладывать, а меня на двор, как собаку. Уложи своего татя в санях, и замерзнет – не жалко…
– А ты сдохнешь – кому жалеть! – огрызнулся Иванка.
– Государевых людей задевать не моги, тля! – крикнул Иванке Собакин. – Тащи его в сани назад! – велел он холопам.
Иванку снова выволокли под навес где свистел ветер и сыпался острый, колючий снег. Он лежал связанный на темном дворе, дрожал от холода и в бессильной злобе рвался из веревок, растирая еще больше израненные, растертые руки, хотя твердо знал, что ни развязать, ни порвать веревок не сможет…
2
Пропьянствовав ночь с Собакиным и с проезжим обмороженным казаком, на рассвете Туров собрался выехать дальше на Псков, пока Собакин с холопами еще спали. Сын боярский торопился приехать в город прежде, чем туда доберется Логин Нумменс, немец, посланный для покупки во Пскове хлеба. Тот самый немец, охрана которого спасла Собакина от нападения и захватила Иванку да вместе с тем поймала на дороге немца Ивана Липкина, беглого слугу Логина Нумменса, которого тут же и передали во власть законного господина…
Туров думал о том, что если он не поспеет в город ранее немца, то Емельянов уже не купит его хлеба.
Туров все-таки простоял ночь, не решаясь ехать с обозниками, потому что голодные крестьяне Турова в этом году рассчитывали сами взять хлеб взаймы у помещика, чтобы дождаться нового, а тут получалось, что Парамон вывозил в город все до последнего зерна. Михайла страшился голодных крестьян. С бранью и криками гнали озлобленные мужики свой обоз позади его саней, проклинали его и брата его Парамона. Туров надеялся выехать вместе с Собакиным, но Василий не велел будить себя спозаранок.
– Ты с обозом плетешься, а я стану резво скакать – догоню тебя, – обещал он Турову.
Туров вышел из избы, кутаясь и на ходу глотнув водки, чтобы прогнать похмелье.
– Михайла Михайлыч, возьми с собой девку во Псков, сестру, сделай милость. Я верхом, мне ее несподручно с собой… На козлах ее посади. Клади ведь у тебя нет! – поклонился проезжий казак Сиротке.
– Девку? – тупо переспросил Сиротка. – Хрен с ней, пусть едет – девку так девку…
Закутанная девка, ростом со стрелецкого десятника, нескладно взгромоздилась на облучок рядом с ямщиком.
– Как звать, красавица? Ась? – окликнул Сиротка.
Девка молчала.
– Немая, что ли?
– Не трожь, совестится, ее дело девичье… Не обидь ее, Михайла Михайлыч, – поклонился опять казак, – ее дело девичье!
– Ладно, девичье дело! – согласился Сиротка, завалился в сани и потянул на себя лохматую меховую полость.
– С богом, – сказал он ямщику.