– Чего читать, братцы, сам вестник молвил. Город Гдов, младший брат наш, повстал с нами. Один город бояре смирят, а десять снова подымутся! Ныне нам ведомы три города с нами. А сколь неведомы, братцы! – крикнул Томила.
Народ загудел с одушевлением и радостью.
– Братцы, вся Русь повстанет в земское ополчение против боярской неволи!
В воздух летели шапки.
Оглядывая в трубу окрестности города, хлебник меж тем увидал со стены, что от Снетогорского монастыря по Гдовской дороге движется немалый отряд стрельцов.
– Прохор, братец, гляди-ка, гляди! – с дрожью в голосе сказал он, сунув Козе трубу. – Гляди вон туды, на Гдовску дорогу. Гляди! Продают! Ведь Тюльнев с Сорокаалтыновым на тележке едут, а дальше за ними все стрельцы бегут в город. Покинули монастырь… Едем туды, да скорей поворотим назад их, изменщиков, в Снетогорье…
Прохор взглянул в трубу, растерянно отдал ее обратно хлебнику. Хлебник сунул ее в руки Томиле и начал вместе с Козой спускаться, как вдруг закричали со стен и с башни:
– Войско! Войско идет!
Народ бросился с неистовой стремительностью карабкаться на стены. Через несколько мгновений новые призывы сполоха с городских колоколен, откуда тоже глядели во все глаза на дорогу, слились с грозным грохотом вестовых пушек.
Гаврила и Коза возвратились на стену.
Из лесу в кустарников выходили войска, сверкая шлемами, поблескивая под солнцем кольчугами, копьями и стволами пищалей… Рядами выезжали одномастные – то вороные, то серые, то буланые – дворянские кони, на пиках колыхались по ветру пестрые флажки и знамена, и тучей вздымалась дальше по дороге желто-красная пыль из-под стройных тяжелых рядов пеших стрельцов, из-под грузных пушек, везомых лохматыми сильными лошадьми, запряженными цугом в каждую пушку.
Выходящим из лесу воинам не было, казалось, числа… Неумолимость движения их увеличивалась гулом литавр, барабанов и тулумбасов, слышавшимся в перерывах осадной пальбы.
Вот оно, началось!..
На городской стене обнажились головы. Народ крестился. Посадские и стрельцы молились в торжественном и грозном молчании, не шепча привычных молитв, каждый думая о своем, каждый по-своему переживая грядущее.
– Да что ж это, братцы?! Русские-то бояре литовским, что ли, богам поклонились?! Лупи их из пушки! – раздался внезапный выкрик в толпе стрельцов…
Все вдруг ожило и встрепенулось. Шапки и шлемы взлетели на головы. Стрельцы крикливо начали отгонять народ вниз со стены и занимать места у бойниц. Забряцали огнива пушкарей, и в жарком воздухе, распространяя запах паленой пакли, закурчавились синие дымки фитилей на раскатах у пушек.
Под стенами уличанские старосты крикнули свои улицы, сотские закричали своим сотням, и народ, нестройно толпясь и толкаясь, бросился таскать камни к стенам и на кострах топить смолу в котлах для отбития приступа.
Гаврила с Томилой Слепым и Прохором вскочили на лошадей и пустились в объезд всех стен, башен и городских ворот…
Доскакав до Гремячей башни, Гаврила вместе с товарищами снова поднялись на стену.
– Ну что ж, честно величать, так на пороге встречать, – сказал хлебник пушкарям. – Как подойдут на выстрел – опамятоваться бы не успели – бей разом из большого снаряда.
– Может, Левонтьич, того… от них почину дождаться? – несмело сказал Томила.
– Бой отвагу любит, Иваныч! – ответил хлебник. – Влез по горло – лезь по уши! Али они не с ружьем идут?!
Гаврила казался спокойным. Только блеск в его серых глазах да более жаркий румянец щек, выступавший из-под курчавой русой бороды, говорили о возбуждении и о досаде на то, что оба монастыря при дорогах остались без обороны.
Томила, напротив, всем существом выражал волнение. Он поминутно снимал и надевал шапку, ероша свои и без того пышные кудреватые волосы, подергивал бородку и со лба и с лица вытирал набегавший пот.
Со стены были видны щеголеватые дворянские сотни на бодрых конях, стрелецкие отряды в кафтанах голубого, коричневого и зеленого цветов, медные блестящие пушки, окруженные кучками пушкарей…
– Ой, сколь же их, сколь, Левонтьич! Целу орду собрали на нас. Как на ляхов. Слышь, барабаны да тулумбасы гудят, словно гром с неба! – сказал Яга.
Войско остановилось, расположась в виду города, только скакали перед строем отдельные всадники от отряда к отряду, что-то крича и размахивая руками. Барабаны умолкли…
2
– Неволя, – позвал хлебник пятидесятника.
– Чего изволишь, Гаврила Левонтьич? – отозвался Неволя Сидоров, поспешно и угодливо подскочив к старосте.
– Сдается мне, что посадят они засаду в Любятинском да пойдут к Снетогорскому монастырю, хотят дороги у нас отнять. Скачи к Варламским воротам да пошли по городу десяток стрельцов, чтобы собирать дворян и детей боярских к Варламским.
Земские выборные снова вскочили в седла и помчались дальше вдоль городской стены. На стенах у бойниц повсюду затаились стрельцы. Посадские подносили на стены камни. Несколько конных стрельцов
