– Чаял, дворяне мне сами заплатят, тогда бы к тебе не пошел. Пошарил в пазухах, за опоясками – всюду. У Сумороцкого за сапогом нашел… Лихо?!
– Лихо, – кивнув головой, согласился Гаврила и продолжал читать лист. Дочитав, он хлопнул по нему широкой ладонью.
– Вот те владыка, святой отче Макарий!.. – воскликнул он.
– Чего? – спросил Кузя.
– Отписка к Хованскому от владыки. Стало, так… Стало, так… Стало, та-ак!.. – нараспев сказал хлебник.
Он задумался…
– Сколь человек-то писал? – спросил он у Кузи.
Кузя считал кончиком пера по строчкам.
– Двенадцать, – сказал он.
– Пиши еще: стрелецкий сотник Прохор Коза, чеботарь Артемий Безруков, шапошник Яша.
Кузя усердно скрипел по бумаге пером и свирепо сопел от старанья.
– Можно идти к Михайле? – спросил скоморох.
– Сядь, помолчи пока, – приказал Гаврила.
Он опустил голову и что-то соображал.
– Ну, давай пиши далее: Харлампий-зелейщик, стригун Серега, колесник Микола, – перечислял Гаврила.
– Микола поранен лежит, – сказал Кузя.
– Жалко! Мужик-то хорош.
– Из кустов пырнули… И всех-то так – все в черева да в сердце, а то кого – в глотку… Им снизу сподручно стремянных копьем поддевать…
Гаврила вздохнул.
В башню вошел, громыхнув железной дверью, стрелецкий десятник Яков-шапошник, ставший вместо Максима земским стрелецким сотником.
– Чего звал, Левонтьич? – спросил он.
– Своей сотни пришли ко мне самых надежных стрельцов два десятка с пищальми…
– Сюды прислать али в Земскую избу?..
– Я тут сидеть стану: для ратного дела – к стенам и к снаряду тут ближе, а в Земской избе пусть иные… – сказал Гаврила.
Яша понимающе усмехнулся и качнул головой.
– Стало, две всегородних избы во Пскове, – сказал он. – Ну ладно. Нам с теми идти не попутно: с тобой пойдем, Левонтьич. Стрельцов-то сейчас слать?
– Самых верных, смотри! – крикнул вслед ему хлебник.
2
Ночью, с дружиною в три десятка стрельцов и меньших, Гаврила ворвался в Троицкий дом, схватил самого Макария и несколько человек скрывавшихся у него дворян, попов и больших торговых людей и всех проводил на подворье, где сидели дворяне.
В хлебной очереди, с вечера скопившейся возле лавки невдалеке от Троицкого двора, горожане видели, как проскакал на конях отряд хлебника к архиепископу, и потом на рассвете видели, как тот же отряд возвращался назад, окружив архиепископскую колымагу и еще две телеги с какими-то связанными людьми…
– Выводит измену! – одобряли одни.
– Как схватят тебя самого, то узнаешь, какую «измену»! Слыхать – сам Хованский к Гавриле шлет письма… – шептали другие.
Все ждали сполошного звона от Рыбницкой башни.
Земские выборные спешили с утра во Всегороднюю избу, косясь на дворянские головы, выставленные в ряд у дощанов. Дворянин Иван Чиркин вошел, когда уж многие были в сборе.
– Кого земских выборных не схватил еще наш «воевода»? Все целы? – развязно спросил он, обращаясь к Мошницыну. – И ты цел?
Кузнец переглянулся с попом Яковом и Томилой и подошел к дворянину:
– Деваться некуда: покуда Гаврила тебя не схватил, от греха, дворянин Иван, давай-ка скорее сюда повинное челобитье.
Кузнец стоял возле него, протянув руку и ожидая. Чиркин растерянно вынул из-за пазухи лист. Михайла взял его.
– Что же ты народ мутишь, Чиркин? – с укором сказал он.
– А то, что измену затеяли в Земской избе. Втай от мира пишете к литовскому королю! – сказал запальчиво Чиркин. – Я правду сказываю народу: лучше свой государь, чем ляхи наскочут. Видали уж
