― Слыхали новость, ребята?
Быков вопросительно взглянул на него, а Дауге, покусывая ноготь, спросил рассеянно:
— Что там еще случилось?
— Связи нет.
— С кем?
— Ни с кем нет. Ни с Землей, ни с «Циолковским».
— Почему?
Крутиков пожал плечами, запустил руку в буфет и достал вафлю.
— И давно нет связи?
— Больше часа.― Крутиков с хрустом раскусил вафлю.― Ермаков с Богданом все перепробовали. Шарили на всех волнах. Пусто, хоть шаром покати. И что удивительно ― обычно всегда наткнешься на чей—нибудь разговор. А сейчас на всем диапазоне мертвая тишина, словно на морском дне. Ни единого звука, ни единого разряда.
— Может быть, аппаратура испортилась? ― предположил Дауге.
— Все три комплекта сразу? Вряд ли.
— Или антенны не в порядке?
Штурман пожал плечами. Дауге пробормотал: «Опять не все слава богу»,― и смешал фигуры.
— Где Володька?
— У себя, наверное…
Быков тронул Михаила Антоновича за рукав:
― Может быть, разладился только прием, и они нас слышат?
― Все может быть. Но вообще ― весьма странно. Вдруг ни с того ни с сего отказали все радиоустановки сразу. Никогда еще такого не бывало. Правда, Ляхов предупреждал… Но… это, понимаешь, как—то тревожно… неуютно как—то…
Быков с симпатией посмотрел на его доброе круглое лицо с маленькими грустными глазками.
― Да… я понимаю, Михаил Антонович.
Действительно, стало очень неуютно. Смутное предчувствие несчастья овладело Быковым. Может быть, потому, что всякая, даже ничтожнейшая неприятность на межпланетном корабле представлялась ему большой бедой. Но и Крутиков, по—видимому, испытывал нечто подобное, а уж его никак нельзя было заподозрить в мнительности новичка.
― Не вешайте носа, друзья! ― с наигранной веселостью воскликнул Дауге.― Пока ничего страшного не случилось, не правда ли? Ну, временно потеряна по каким—то причинам связь. Нодвигатели в порядке, продовольствия достаточно, «Хиус» идет по курсу…
Крутиков вздохнул. И опять Быков понял его. Для них, детей Земли, связь была единственной живой, ощутимой ниточкой, протянувшейся к ним с родной планеты. И обрыв этой животворной ниточки, даже временный, действовал угнетающе. Быков вдруг каждой своей кровинкой ощутил глухое, невероятное одиночество «Хиуса». Десятки и сотни миллионов километров безмолвной пустоты свинцом легли на плечи, отрезали от других миров и от матерински теплой, родной Земли. Десятки и сотни миллионов километров ледяной пустоты… Эти невообразимые пропасти ― вовсе не «ничто». Нет, они живут какой—то своей особой и непонятной жизнью, по каким—то непостижимым законам, сложные, коварные…
Быков взглянул на Дауге, рассеянно перебиравшего шахматные фигурки, и ему стало стыдно. Достаточно того, что он стру сил тогда, перед стартом. Ведь самое страшное, что может произойти… Да почему что—нибудь вообще должно произойти?
― Новые шалости нашего возлюбленного пространства,― сказал, входя, Юрковский.― Как вам это нравится?
Совсем не нравится,― буркнул Дауге.― Перестань паясничать! Надоело… На Земле Краюхин с ума сойдет.
— Ну, за старика бояться нечего! Голова у него покрепче, чем у нас с тобой. Мне кажется, связь исчезла потому, что участок пространства, где мы сейчас находимся, так или иначе непроходим для радиоволн. Объяснить не берусь, но… Во всяком случае, на радиоаппаратуру сваливать нечего. И тем более на антенны.
— Фантазер! ― вздохнул Михаил Антонович.
— Видал? ― Юрковский указал на него пальцем.― Что ни пилот, то консерватор и скептик. Ничем их не проймешь. Даже фактами.
— Ну где ты видел, чтобы пустота не проводила радиоволн?
— До сегодняшнего дня ― нигде. А Ляхов видел. И я сейчас вижу, достопочтенный скептик. Тебя даже фактами не проймешь.
— Видишь?
— Вижу.
— Шиш ты видишь, Владимир Сергеевич!
— Я вижу шиш? ― с подчеркнутой вежливостью спросил Юрковский.
— Ага.
Юрковский повернулся на каблуках и пошел из каюты. На пороге он остановился:
― Рекомендую всем присутствующим подняться к входу в рубку. Вам, возможно, удастся услышать кое—что интересное.
Крутиков досадливо поморщился и снова полез в буфет за вафлей. «Фантазер, фантазер»,― бормотал он.
Но Дауге промолчал, а Быков в глубине души чувствовал, что прав, вероятно, все же Юрковский. Они поднялись по трапу до раскрытой двери рубки и присоединились к Юрковскому, сидевшему на ступеньке.
Из рубки доносился монотонный голос Богдана:
― Земля, Земля… Вэ—шестнадцать, почему молчите? Земля, Земля… Я «Хиус». Вэ— шестнадцать, почему молчите? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять…
Наступило молчание. Дауге и Быков переглянулись. Юрковский задумчиво поглаживал подбородок. Послышались щелчки каких—то переключателей. Богдан со вздохом сказал:
— Ничего, Анатолий Борисович. Тихо, как в могиле.
— Попробуйте снова на длинных волнах.
— Слушаюсь.
После минутной паузы Спицын заговорил снова:
— Ну хорошо, положим, что—нибудь не в порядке с антеннами. Но ведь такую радиостанцию, как на Седьмом полигоне, можно принимать прямо на корпус. Да и что могло бы случиться с антеннами? Ничего не понимаю! Ведь ни звука, ни шороха… Конечно, Ляхов прав. Это все наша скорость… Земля! Земля! Вэ— шестнадцать, почему молчите? Я «Хиус». Даю настройку: раз, два, три…
— Может быть, Юрковский прав и мы действительно провалились в какую—нибудь четырехмерную яму? ― сказал Ермаков.
Юрковский гулко покашлял. Ермаков подошел к двери:
— Вы все здесь?
— Здесь, Анатолий Борисович. Сидим, ждем.
— Что вы думаете по поводу этого?
— Я уже сказал, что я думаю…― Юрковский пожал плечами.
— Может быть, может быть… Но от всех этих искривленных пространств очень попахивает математической мистикой.
— Как угодно,― спокойно сказал Юрковский.― Мне это мистикой не кажется. Я думаю, легко убедиться, что это самая настоящая объективная реальность, данная нам в ощущениях.
— И еще как данная,― добавил Дауге. Ермаков помолчал.
— Где Михаил?
— В кают—компании, вафли лопает.
— Надо будет…
