— Не шутка! — согласился с ним гость.
— Ведь деньги нужны, — продолжал хозяин умёта, откладывая на пальцах, — на хлеб, на пропитанье, избы ставить, на порох, свинец, на то да на сё — на всякое Дело.
— Невеликое дело деньги! — небрежно махнул рукой Емельян, словно владел несметной силы богатством. — Было бы войсковое согласье, а деньги найдутся!
Хозяин умёта качнул головой.
— Нет, ты постой, — упрямо сказал он. — Ведь на экое дело деньги-то нужны большие, ерёмина курица… Войсковое согласие будет, а де-еньги…
Но Емельян вдохновился. Его уже было не удержать. Море было ему по колено.
— Да что за большие?! — ответил он, убеждённый и сам в этот миг, что деньги откуда-нибудь да возьмутся. — Ну, скажем, так: для начала сыскать тысяч двести деньгами? Найдём! На Тереке хлебных товаров да всяких других ещё на семьдесят тысяч лежит, а как избы поставим да пашню вздымем, так сразу… — Емельян перешёл на едва слышный шёпот: — Турецкий паша обещает взаймы милиён… Конечно, за рост он, нехристь, сдерёт…
Хозяин глядел обалдело на гостя, который ворочал такими деньгами. Наконец он не выдержал и при последних словах Емельяна вскочил со скамьи и начал креститься.
— Ерёмина курица!.. Боже помилуй!.. Да господи!.. Да отколь же такие-то деньги? Да кто же ты таков?.. Ведь такие-то деньги… — растерянно бормотал хозяин. Он схватил Емельяна за руку и, весь трепеща, зашептал: — Ты скажи, ты скажи, ваша милость, не в шутку мне молвил? Да господи боже! Да как тому быть?!
Емельян посмотрел ему прямо в глаза и таинственно усмехнулся.
— А так вот и быть! — значительно сказал он. — Да ты не страшись, казак, — начал он, но в этот миг застучали в двери.
— Окаянная девка, пришла не ко времю! — выбранился хозяин и выскочил в сени.
Пугачёв остался один.
— Оробела Ерёмина Курица от милиёна, — презрительно усмехнулся он. — «Да кто же ты таков?!» — передразнил он растерянного казака. — А вдруг да я сам государь!.. — Емельян прислушался, словно ждал царского голоса из глубины своего существа. И, не дождавшись, печально махнул рукою. — Куды-ы! Нелегко на себя такое-то имя принять. Здоровенный ведь нужен хребет, чтобы такое взвалить да нести.
Будто примериваясь к этой тяжести, Емельян встал со скамьи.
— И плечи надо во какие! Осанку! Царский взгляд!..
Хозяин вошёл в этот миг назад в избу и замер у порога.
Прежнего купца как не бывало в избе. Вместо него у стола стоял человек величавого вида. Повелительность, воля и сила словно бы излучались изо всего его существа: гордо откинутая голова, орлиные сверкающие глаза, могучие плечи и властная стать.
— Сударь, да кто же ты подлинно?.. — робко пробормотал хозяин. — Коль не во гнев тебе… помыслить — и то ведь страшно…
И Пугачёв почувствовал, что «чудо» свершилось: сказочный призрак царя-правдолюбца, созданный в сердце народа, явился его глазам и в одно мгновение облёкся во плоть его самого.
— Что? Признаешь? — грозно спросил он хозяина. — А?! Признаешь?! Ну! Спро-ша-ю!..
И тот растерялся.
— Да как тому… господи… как тому быть?! Ведь писали… писали ведь, — едва слышным шёпотом залепетал умётчик, — что государь… что, царство вам небесное, изволили…
Хозяин, весь дрожа, в волнении крестился мелким, частым крестом.
— Что ты врёшь, дурак! Да как ты смеешь?.. Пьян ты, что ли?! — грянул грозный голос над растерявшимся от страха казаком.
Тот рухнул на колени.
— Простите, государь-надёжа! Ваше величество, смилуйся, прости дурака! — молил он со слезами, захлёбываясь от восторга. — Ведь глазам-то легко ли поверить!.. За что же мне радость такая, что вот у меня же в дому… Ах ты, господи!..
Но тяжёлая рука Емельяна легла на его плечо.
— Ты, казак, не шуми, — остановил Пугачёв излияния хозяина, — не спеши, поразмысли, со стариками совет поведи казацким урядом. Может, яицкие ваши устрашатся петербурхских «напастей», не посмеют принять своего государя. Я тогда дальше пойду простым человеком — солдатом, купцом али попом. Сколь образов я уж сменил за эти года! — душевно и с грустью говорил Емельян, сам уже веря всему, что сходило с его языка. — Наша царская вотчина — вся мать-Россия. Доберусь и до верных подданных наших: кто помнит добро да святую присягу, тот нас примет…
— Да что вы! Что вы! Ваше величество! Мы сколько лет уж вас ждали… Да как же нам не принять! — проникновенно, со слезами умиления на глазах уверял хозяин. — Что ты! Смилуйся! Куда тебе дальше идти! Не скрой от нас лик свой! Нешто мы позабыли присягу?!
— Ты говори за себя, Денис Петрович. Тебя мы милостью нашей за верность пожалуем. А за других не спеши уверять. Прежде времени ты ваше царское имя не разглашай по народу. Великий грех падёт тебе на душу, коли ты погубишь меня…
Казак отшатнулся в испуге от этих слов и опять закрестился.
— Господи! Да как совершиться экой напасти! Как можно-то, государь-надёжа! — перебил он речь Емельяна.
— Ведь ты, казак, разумей, — продолжал Пугачёв. — Все народы в тяготах и болезнях ждут нашего явленья. И мы пообещались богу, за чудесное наше спасение от недругов, избавить народ от господской неволи и жесточи. А наша царская присяга — священная скрижаль! Ты можешь уразуметь премудрость нашу, простой казак?
— Уж постараюсь, государь. Хотя разум ваш — мужицкий, тёмный… — смиренно начал хозяин.
В это время снова раздался стук у ворот.
Пугачёв в испуге схватил хозяина за плечи.
— Кто там? Кому ты сказал про меня? Кому разгласил?! — прохрипел он в лицо казаку.
— Да что ты, государь! Помилуй! — лепетал тот, напутанный стуком не менее Емельяна. — Знать, кто-то по нужде, а может — гости. Ведь у меня заезжий двор… А то и дочка… Да что ты, батюшка! Да успокойся ты, ваше величество!
— Чш-ш-ш! — зашипел самозванец. — Сказано — но разглашай! Зови меня… ну, хотя Емельяном… Иваном Емельяновым, что ли… Сказывай, заехал симбирский купец… мол, он-то и слышал про государя и царские очи его удостоился видеть…
В ворота постучали ещё нетерпеливей и громче.
— Где бы тут у тебя покуда укрыться? — спросил Пугачёв.
— Да тут вот в горенке, — предложил хозяин, приотворив незаметную дверцу, сам весь дрожа.
Хозяин выскочил во двор, где кто-то ожесточённо дубасил в ворота.
— Иду, иду! Кто долбит этак-то? Ворота с вереюшек пособьешь! — успокоил умётчик стучавшего с улицы.
Скинув железную щеколду, он отворил калитку.
Перед ним, держа в поводу засёдланного конька, стоял человек с обвязанным тряпицей лицом.
— Здорово, Хлопуша! Вишь, я соснул часок. Разомлел от жарищи, а девка сошла со двора. Али долго стучался? Входи.
— Здорово, Ерёмина Курица! — отозвался приезжий. — Рад не рад, а примай! Гостей много?
— Нет никого. То и скука сморила, уснул, — неумело притворяясь, сказал умётчик.
Бросив повод коня молодому спутнику, Хлопуша вошёл за хозяином в избу.
Умётчик заметил шапку, забытую Пугачёвым на лавке, и торопливо спрятал её у себя за спиной, стараясь укрыть от глаз незваного гостя.
— Не деньги ли в шапке хоронишь? — лукаво спросил приезжий.
— Поди ты, ерёмина курица! Какие там деньги! Уж ска-ажешь! Так, старая шапка.
Хозяин забросил шапку за печь.
Хлопуша рассмеялся и кивнул на стол, где стояла забытая выпивка и закуска.
