- Вы все шутите,- сказал он.
- А мы пока будем болтать и наблюдать,- сказал Дауге.- Хотите посмотреть в перископ, Шарль? Это красиво. Этого никто никогда не видел.- Он поднялся и приник к перископу. Юрковский увидел, как у него вдруг выгнулась спина. Дауге обеими руками взялся за нарамник.- Бог мой,- сказал он.- Планетолет!
В розовой пустоте висел планетолет. Он был виден совершенно отчетливо и во всех подробностях и находился, по-видимому, километрах в трех от «Тахмасиба». Это был фотонный грузовик первого класса с параболическим отражателм, похожим на растопыренную юбку, с круглой жилой гондолой и дисковидным грузовым отсеком, с тремя сигарами аварийных ракет на далеко вынесенных кронштейнах. Он висел вертикально и совершенно неподвижно. И он был серый, как на экране черно-белого кино.
- Кто же это?- пробормотал Дауге.- Неужели Петрушевский?
- П-погляди на отражатель,- сказал Юрковский.
Отражатель серого планетолета был обломан с края.
- Тоже не повезло ребятам,- сказал Дауге.
- О,- сказал Моллар.- А вон еще один.
Второй планетолет - точно такой же - висел дальше и глубже первого.
- И у этого обломан отражатель,- сказал Дауге.
- Я з-знаю,- сказал неожиданно Юрковский.- Это наш «Тахмасиб». М-мираж.
Это был двойной мираж. Несколько радужных пузырей стремительно поднялись из глубины, и призраки «Тахмасиба» исказились, задрожали и растаяли. А правее и выше появились еще три призрака.
- Какие красивые пузыри,- сказал Моллар.- Они поют.
Он снова лег на спину. У него пошла носом кровь и он сморкался и морщился и все поглядывал на планетологов, не видят ли они. Они, конечно, не видели.
- Вот,- сказал Дауге.- Ты говоришь, что здесь скучно.
- Я н-не говорю,- сказал Юрковский.
- Нет, говоришь,- сказал Дауге.- Ты брюзжишь, что скучно.
Оба старались не глядеть на Моллара. Кровь остановить было нельзя. Она свернется сама. Радиооптика нужно было бы отнести в амортизатор, но... Ничего, она свернется. Моллар тихо сморкался.
- А вон еще мираж,- сказал Дауге.- Но это не корабль.
Юрковский заглянул в перископ. Не может быть, подумал он. Этого не может быть. Ни тут, ни в Юпитере. Под «Тахмасибом» медленно проплывала вершина громадной серой скалы. Основание ее тонуло в розовой дымке. Рядом поднималась другая скала - голая, отвесная, изрезанная глубокими прямыми трещинами. А еще дальше вырастала целая вереница таких же острых крутых вершин. И тишина в обсерваторном отсеке сменилась скрипами, шорохами, едва слышным гулом, похожим на эхо далеких- далеких горных обвалов.
- Эт-то н-не мираж,- проговорил Юрковский.- Эт-то п-похоже на ядро.
- Вздор,- сказал Дауге.
- В-возможно, все-таки у Юпитера есть ядро.
- Вздор, вздор,- нетерпеливо сказал Дауге.
Горная цепь тянулась под «Тахмасибом», и не было ей конца.
- Вон еще,- сказал Дауге.
Выше скалистых зубьев выступил темный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок черного камня и снова скрылся. Сейчас же за ним вслед появился другой, третий, а вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая серая масса. Горный хребет внизу постепенно опускался и исчез из виду. Юрковский не отрываясь от перескопа, поднес к губам микрофон. Было слышно, как у него хрустнули суставы.
- Быков,- позвал он.- Алексей.
- Алеши нет, Володенька,- отозвался голос штурмана. Голос был сиплый и задыхающийся.- Он в машине.
- М-Михаил, мы идем н-над с-скалами,- сказал Юрковский.
- Над какими скалами?- испуганно спросил Михаил Антонович.
Вдали прошла поразательно ровная, словно отполированная поверхность - огромная равнина, окаймленная невысокой грядой круглых холмов. Прошла и утонула в розовом.
- М-мы еще не все п-понимаем,- сказал Юрковский.
- Я сейчас посмотрю, Володенька,- сказал Михаил Антонович.
За перископом проплывала еще одна горная страна. Она плыла высоко вверху, и вершины гор были обращены вниз. Это было дикое, фантастическое зрелище, и Юрковский подумал сначала, что это опять мираж, но это был не мираж. Тогда он понял и сказал: «Это не ядро, Иоганыч. Это кладбище». Дауге не понял.
«Это кладбище миров,- сказал Юрковский.- Джуп проглотил их.»
Дауге долго молчал, а затем пробормотал:
- Какие открытия... Кольцо, розовое излучение, кладбище миров... Жаль. Очень жаль.
Он оглянулся и окликнул Моллара. Моллар не ответил. Он лежал ничком.
Они стащили Моллара в амортизатор, привели его в чувство, а он, измотанный, отекший, сразу заснул, словно упал в обморок. Потом они вернулись в обсерваторный отсек и снова повисли на перископах. Под «Тахмасибом», и рядом с «Тахмасибом», временами над «Тахмасибом» медленно проплывали в потоках сжатого водорода обломки несозданных миров - горы, скалы, чудовищные потрескавшиеся глыбы, прозрачные серые облака пыли. Потом «Тахмасиб» отнесло в сторону, а в перископах остался только пустой, ровный розовый свет.
«Устал как собака,- сказал Дауге. Он перевернулся на бок, и у него затрещали кости.- Слышишь?»- «Слышу,- сказал Юрковский.- Давай смотреть». «Давай»,- сказал Дауге. «Я думал, это ядро»,- сказал Юрковский. «Этого не могло быть»,- сказал Дауге. Юрковский стал тереть лицо ладонями. «Это ты так говоришь,- сказал он.- Давай смотреть».
Они еще многое увидели и услышали, или им казалось, что они увидели и услышали, потому что оба страшно устали, и в глазах темнело, и тогда исчезали стены обсерваторного отсека - оставался только ровный розовый свет. Они видели широкие неподвижные зигзаги молний, упиравшиеся в тьму наверху и розовую бездну внизу, и слышали, как с железным громом пульсируют в них лиловые разряды. Они видели какие-то колышущиеся пленки, проплывающие с тонким свистом совсем рядом. Они разглядывали причудливые тени во мгле, которые двигались и шевелились, и Дауге спорил, что это объемные тени, а Юрковский доказывал, что Дауге бредит. И они слышали вой, и писк, и грохот, и странные звуки, похожие на голоса, и Дауге предложил зафиксировать эти звуки на диктофоне, но тут заметил, что Юрковский спит, лежа на животе. Тогда он повернул Юрковского на спину и снова вернулся к перископу.
В открытую дверь отсека вползла, волоча брюхо по полу, Варечка, синяя в крапинку, подобралась к Юрковскому и взгромоздилась к нему на колени. Дауге хотел прогнать ее, но у него уже совсем не было сил. Он даже не мог поднять голову. А Варечка тяжело вздымала бока и медленно мигала. Шипы на ее морде стояли ежом, и полуметровый хвост судорожно подергивался в такт дыханию.
3. Надо прощаться, а радиооптик не знает как
Это было трудно, невообразимо трудно работать в таких условиях. Жилин несколько раз терял сознание. Останавливалось сердце, и все заволакивалось красной мутью. И во рту все время чувствовался привкус крови. Жилину было стыдно, потому что Быков продолжал работать неутомимо, размеренно и точно, как машина. Быков был весь мокрый от пота, ему тоже было невообразимо трудно, но он, по-видимому, умел заставить себя не терять сознание. Уже через два часа у Жилина пропало всякое представление о цели
