— Первый день!…
Марфа Ильинична вспомнила свою встречу с Обновлённым в июне 1942 года. Узнав о том, что старшие сыновья Марфы Ильиничны и муж стали партизанами, Обновлённый тогда призадумался. В его представлении Красная Армия была почти разбита, гитлеровские войска вторглись далеко в нашу страну. Чтс же могла сделать горсточка партизан, если регулярная армия и та не выдержала натиска фашистов?
— Пожалуй, никто уже не поможет, — твердил Григорий. «Что скажет он теперь? Как поведёт себя?» — терзали догадки Марфу Ильиничну.
Григорий подсел к столу.
— Значит, в гостях первый день, — и, не ожидая ответа: — Слыхал, слыхал о том, как летят под откос поезда… Смело действуют партизаны.
От признания полицейского у Марфы Ильииичны потеплело на сердце. Значит, известно, чьими руками делается!
— И часто такое случается? — прикинулась она.
— Счёт не веду, но досаждают. — Григорий сдвинул брови и понизил голос: — Их постепенно вылавливают, куда же им деваться?…
— Но и жить безмолвно тоже не гоже… — голос у партизанки оборвался. «Надо бы умнехенько спрашивать, стороной да обиняками больше, а я прямо», — упрекала она себя.
Григорий уставился в окно. «Права старуха, безмолвно кориться врагу нельзя». И он бы за дело взялся, да кому об этом скажешь!…
— Ну, я бы таких смельчаков щадил, — неожиданно признался Обновлённый. — Да не все через мои руки проходят.
Марфа Ильинична встала.
— А ты, Гриша, мог бы помочь нашим людям?
Эти слова словно электрический ток ударили Обновлённого. Потом он собрался с мыслями, успокоился…
— Конечно, мог бы…
Между Марфой Ильиничной и Григорием был проложен мостик доверия.
— Спасибо, Григорий. Дай бог тебе здоровья, — запричитала растроганная Марфа Ильинична.
Прошло несколько дней, пока Обновлённый собрал нужные сведения. Он тщательно записал их на листке и передал Марфе Ильиничне, которая распорола воротник своего пальто и зашила туда листок. И всё же сомнения не покидали её. Правдивые ли эти сведения? На словах Григорий вроде совестливый, а как на деле? Но прикинула в уме: зачем бы он стал её обманывать? Ведь добровольно согласился помочь.
Ценные сведения удалось раздобыть и Ядзе. Она разузнала, где расположилось гестапо и военная жандармерия, достала немного перевязочного материала, йодистой настойки.
Оставаться в городе больше не было нужды. Задание командования выполнено. Довольные этим, женщины собрались в обратный путь.
СХВАТКА
Хозяйка дома сообщила партизанам: её муж на рассвете поехал в Луцк за Марфой Ильиничной и Ядзей. Они скоро должны быть здесь.
С дороги донёсся грохот повозки. Стоявший часовым у дома Ростислав увидел приближавшихся на подводе мать и Ядзю. Хозяин правил лошадьми.
Когда подвода поравнялась с Ростиславом, он, счастливый, бросился в объятия матери.
Хозяин распряг вспотевших лошадей, бросил им охапку сена и вошёл в дом. Все вместе сели за стол, подкрепились.
Вечером партизаны попрощались с хлебосольными хозяевами.
Хутора и села обходили непроторёнными дорожками, кустарниками и заросшими болотами.
Над землёй уже вставало мартовское утро.
Облюбовав обнесённый забором домик, Павел Банацкий решил расположить в нём разведчиц на отдых.
— Как, место подходящее? — осведомился он у Еленца.
— Неплохое.
Тонкое лицо Петра Аврамовича Загоруйко выражало скорбное недоумение, смешанное с глубокой тревогой. Он хорошо усвоил истину — не доглядишь оком, заплатишь боком. Поэтому несколько мгновений оставался неподвижным. Исподлобья смотрел на Банацкого и Еленца. Наконец пригласил хриплым голосом:
— Заходите!
Павел Банацкий признался, что с ними партизаны и что им нужно здесь передневать.
— Советским отказа нет, — подобрел Загоруйко и тут же вспомнил, что до войны жена, как многодетная мать, получала помощь от Советской власти, а нынче этого нет…
Еленец остался с хозяином, а Банацкий пошёл в лес за остальными. Кругом было безлюдно, дремлющий покой нарушался только шагами Павла. Неожиданно он заметил человека, притаившегося за деревом.
— Руки вверх! — скомандовал Павел незнакомцу.
Задержанный оказался жителем хутора Островки. В разговоре Иван Грищенко то и дело подчёркивал свою неприязнь к фашистам. Как только отодвинулся фронт, хвастал он, собрал в этих местах бросовое оружие. Об этом узнала жандармерия, и его арестовали. Из тюрьмы удалось бежать, и сейчас он вынужден скрываться. Чтобы убедиться в правдивости этого рассказа, партизаны привели Грищенко в дом Загоруйко.
— Земляком вашим назвался, — показал Банацкий рукой на Грищенко. — Знаете?
— Знаем, — двусмысленно ответил Загоруйко. — Из наших краёв. Так оно…
А про себя подумал: «Разве скажешь правду? Убьют. А дети как же останутся?…»
— Значит, не обманывает?
Загоруйко нерешительно мотнул головой.
В начале партизаны намеревались оставить задержанного под охраной до вечера, но передумали и позволили ему принести упрятаиное оружие.
На пороге показалась девушка с тугой косой. Она куда-то убежала. Вскоре вернулась с охапкой соломы и приветливо зазвала партизан.
В дом зашла вся группа. Позавтракали, расстелили на полу солому и улеглись на отдых. Первым нёс вахту у двери Банацкий. Он через щель вглядывался в лес, прислушивался к каждому шороху. И вдруг отчётливо услышал шёпот хозяев: «Как хочешь, Петро, а я Грищенко не верю. Ты же знаешь, волк каждый год линяет, а все сер бывает… Плут он, окаянный». — «На слезах людских не станет плясать, поскользнётся… И у него есть малые дети! Должен о них подумать!»
В ушах Банацкого отдавалось: «Плут он, окаянный…» Банацкий начал каяться за опрометчивую доверчивость. Но тут же сам себя подбодрил: «Чего панику сеять?»
Однако Грищенко не появлялся. Тревога Банацкого усилилась. Он не захотел волновать остальных. Ничего не сказал о зародившемся подозрении и Ростиславу, когда тот сменил его на вахте.
Уставший и терзаемый грустными мыслями, Павел тяжело повалился на солому…
Резкий визг неожиданно нарушил тишину. Распахнулась калитка, и, словно из-под земли, в ней появилась девушка с тугой косой. Она подбежала к двери:
— Немцы! Опасайтесь!
По тревоге поднялись все. Мужчины с оружием в руках выскочили во двор. Девушка, предупредившая об опасности, исчезла. Партизаны видели: дом окружают каратели.
