Саргсян перебежал на левый фланг, туда, где усилился натиск противника. Командир сообразил — враг хочет загнать их в болото! Не выйдет!
Приказал:
— Расставляйте миномёты!
Минута — и миномётчики доложили:
— Готово!
— По тылу бандитов — огонь!
Мины не щадили никого — ни всадников, ни лошадей. Застонали раненые. Кто-то из бандитов истерически закричал:
— Нас окружают большевики! Хлопцы, спасайтесь!
Наступил решительный момент. Наполеон повёл партизан в атаку. Громовое «ура!» наполнило лес. Бандиты отступили.
Когда забрезжил рассвет, разгорячённые ночным боем партизаны собрались в лагерь. Саргсян выстроил их, сделал перекличку. Не отозвался один пулемётчик.
Молча вырыли могилу.
Завернули в простыню тело погибшего.
Свежий утренний ветерок шевелил волосы на обнажённых головах партизан…
— Дорогие друзья! — взволнованно сказал Саргсян. -Мы навсегда прощаемся с нашим боевым товарищем, который своим подвигом спас раненых и детей. Мы не забудем его!…
Каждый бросил в могилу горсть земли…
Прогремели залпы прощального салюта.
Обоз потянулся песчаной дорогой.
На пути попадались осёдланные кони без всадников.
Партизаны поймали бандита, заблудившегося в лесу. Он и рассказал о провалившемся замысле карателей.
Точно зная место стоянки партизан, банда украинских националистов решила напасть на отдыхавших одновременно с трёх сторон. Бандиты хотели захватить обоз, а уцелевших прижать к болоту и на рассвете расправиться с ними.
— Но вы разгадали наши планы, — признался пленный, — выдвинули к просеке пулемёт, на который мы и напоролись в темноте, прежде чем успели развернуть свои силы. Исход боя решили ваши миномётчики. Когда начали рваться мины, нам показалось, будто партизаны зашли в тыл и бросают гранаты.
— Развяжите пленному руки и отпустите его, — приказал Саргсян. — Пусть знает — мы не караем заблудившихся людей, хотя он и заслуживает казни.
Пленник повеселел. Он пообещал навсегда порвать связь с предателями.
Тревожные дни, бессонные ночи остались позади. Обоз благополучно добрался до аэродрома, расположенного на лесной поляне. И сколько было радости, когда звёздной ночью послышался рокот самолёта! Сделав круг, он приземлился между сигнальными кострами. Трогательная встреча длилась недолго. Немедленно погрузили раненых. Еле поместились. А как же с детьми?
— До Москвы далеко, и рисковать не следует! — заявил командир корабля. — И так взяли больше нормы! Ждите следующего самолёта.
— Жаль детей оставлять, — обратился к командиру пилот. — Говорят, их мать погибла при выполнении боевого задания, а отец и братья — партизаны. Давай захватим малышей. На счастье!
Командир согласился:
— Ладно, попробуем. Потеснимся!
Пилот торопился: до рассвета надо было пересечь линию фронта.
Взревели моторы. Самолёт, пробежав по расчищенной дорожке, оторвался от земли. В воздухе качнул крыльями, развернулся над потушенными кострами и набрал высоту.
Ещё до рассвета пересекли линию фронта.
На одном из подмосковных аэродромов к приземлившемуся самолёту подъехал санитарный автобус. Раненые партизаны были отправлены в госпиталь.
Катя поступила на работу на Люблинский завод, вблизи Москвы, а Васю и Славика определили в Колычевский детский дом. Затем Вася поступил учеником на Егорьевский меланжевый комбинат, через полгода его назначили помощником мастера по ремонту станков.
Хуже сложилась судьба Славика. Он сильно простудился. Болезнь быстро прогрессировала. Он стал задумчивым, молчаливым. И только при встрече с Васей настойчиво допытывался, когда приедет мама, отец, братья, и, не дожидаясь ответа, вытирал рукавом набегавшие слёзы. Мальчик тосковал по родным.
В октябре 1944 года болезнь свалила его окончательно, и вскоре он умер…
МЫ ИДЁМ НА ЗАПАД…
Даже близкие люди потеряли след Янчуков. Между собой шептались: «Янчуки словно сквозь землю провалились!» Кое-кто утверждал, что их замучили фашистские изверги.
Но семья Никифора Яковлевича жила. Преследуемая гитлеровцами и предателями, она скрывалась. И никогда не теряла надежды на возвращение советской власти. А пока приходилось прятаться.
— Найдётся подлец — и донесёт на нас карателям, — говорил Никифор Яковлевич, — да ещё получит вознаграждение.
Когда в окрестностях появлялись палачи, Янчуки прятались в глухие заросли, забирались на чердак или укрывались в погребе у добрых людей.
— Ничего, — утешал жену и детей Никифор Яковлевич. — Скоро придут наши, за все ответят бандиты…
Близился к концу 1943 год. Красная Армия очищала родную землю от фашистской нечисти. Весь наш народ жил мечтой о полной победе над гитлеровскими захватчиками.
С нетерпением ждала освобождения и семья Янчуков. Как-то Мария Александровна спросила:
— Скажи, Никифор, долго мы будем так страдать? Дети изнемогли, да и ты на себя не похож.
Никифор Яковлевич уныло опустил голову.
— Чего же ты молчишь? — не успокаивалась жена. — Надо возвращаться домой…
— И у меня, Мария, болит душа… Но спешить нельзя. Все надо взвесить…
Однако жена настояла на своём.
Однажды вечером Николай воскликнул:
— Наши наступают!
— Что ты сказал? — удивился Никифор Яковлевич.
— Идёмте во двор, сами убедитесь! — с этими словами Николай выбежал во двор.
Все кинулись за ним, даже больная Тамара заглянула в окно.
С востока доносились глухие взрывы, словно подземные толчки.
— О господи! Скорее бы! — заплакала девушка.
В это время мимо дома проходил Иван Рудый. Он злобно покосился на Янчуков.
Тамара увидела Рудого, и у неё сразу испортилось настроение. Односельчане говорили о нём, как о разведчике банды… Напрягая память, Тамара силилась вспомнить, от кого она это слышала?…
Гул артиллерийской канонады то утихал, то вновь нарастал. В последнюю ночь 1943 года войска Первого Украинского фронта, сломив сопротивление противника, форсировали реку Случь и на рассвете первого дня нового года освободили Новоград-Волынский.
Вот отчего гудела земля, вот к чему прислушивалась с глубоким волнением семья Янчуков…
А Центральный «провод» организации украинских буржуазных националистов во главе с платным агентом гестапо — Степаном Бандерой издавал «наказы» о физическом уничтожении советских патриотов. Оуновцы волчьими стаями бродили в прифронтовой полосе, устраивали «варфоломеевские ночи».
…Мокрый снег с дождём хлестал по стенам и окнам крестьянской хаты.
Тамара проснулась от скрежета железа. Это ветер играл оторванным куском кровли.
Поёживаясь от какого-то внутреннего холода, девушка вспоминала своих подруг и товарищей, которых унесла война.
Только сомкнула веки, как во дворе послышались приглушённые голоса. Тамара сорвалась с постели:
