Мимо с шумом проплыл темно-синий «корвет», поблескивая никелированными дисками колес. Ветер налетел внезапно. Он подхватил с асфальта сухие листья и погнал по улице, веселясь и переворачивая их в воздухе. В домах зажигали свет.
Она стояла…
—
у калитки соседского двора и оглядывала пустынную улицу, в надежде увидеть хоть кого-нибудь, кто поиграл бы с ней.
—
Тишина. И тогда, она, смешно ковыляя, пошла вдоль по улице, прижимаясь изредка лицом к заборам и оградам. Осматривая теряющие в полумраке свои очертания пустые садики.
Может быть, там есть кто-нибудь? Нет. Нет. Нет. Никого.
— Он продолжал идти, все больше и больше удаляясь от своего дома. Отойдя довольно далеко, малыш оглянулся.
Надо возвращаться, а то папа будет ругаться. Он ведь строго-настрого запретил заходить дальше соседского забора. —
— Нэнси секунду постояла на месте, а затем быстро помчалась к дому, где ее ждал —
— папа.
— Эй, Бобби-бой, ты опять заходил слишком далеко?
Папа сердится, а мама почему-то начинает покусывать уголок платка.
— Не ругай его, Билл. Ты же видишь, ему скучно.
— Но ведь это еще не повод, чтобы уходить далеко? Верно, Бобби-бой?
Он кивнет. —
— Темно-зеленый фургон притормозил рядом с ней и медленно покатился, касаясь шинами тротуара.
— Привет, Боб! — поздоровался водитель, опустив стекло на дверце. — Куда торопишься?
— Я? — Нэнси остановилась. Это был не ее голос, но шел он из ее горла. — Я тороплюсь к папе.
— Да? — брови водителя поползли вверх. — А что за спешка, парень?
Ему очень польстило такое обращение. Это не то, что «Бобби-бой», совсем не то. «Парень», это из вестернов, которые он часто смотрит по телевизору. С Клинтом Иствудом в главной роли. Очень уважительное слово. «Парень». От него за километр пахнет горячим солнцем и сухим ветром, выжженными травами и порохом, потом мустанга и чистой озерной водой.
Отличное словечко.
И он не смог бы вынести «Бобби-боя».
Особенно сейчас. —
— Я смотрю, ты очень-очень торопишься? — человек за рулем добродушно усмехнулся. — А я хотел предложить тебе прокатиться на моем фургоне.
— Благодарю Ваш, миштер Крюгер, но папа жапрещяет мне уходить куда-нибудь от дома.
— О-о-о… — разочарованно протянул водитель. — А я-то думал, ты уже взрослый и достаточно самостоятельный парень, Боб. Ну что ж… Видать, ошибся. Извини.
— Я уже доштаточно вжрошлый, миштер Крюгер. Меня мама даже отпушкает иногда шходить в магажин жа продуктами. Тот, что на углу. Где торгуют леденцами.
— А-а-а… — уважительно хмыкнул водитель. — Это меняет дело. Меняет дело. Значит, ты действительно «крутой» парень. Прошу прощения, что сомневался.
«Крутой парень» понравился ему еще больше.
— Ну так как, прокатишься вместе со мной? Зайдем в магазин на углу, а потом я привезу тебя обратно, идет?
Он засомневался. Конечно, мистер Крюгер хороший человек, это сразу видно, но папа… Папа запретил ему даже разговаривать с незнакомыми людьми.
И тут же он отыскал лазейку в словах отца.
Да, но ведь мистер Крюгер не НЕЗНАКОМЫЙ! Он добрый. Вон как улыбается ему. Будто хорошему другу. Ну в самом деле, что плохого может случиться, если они прокатятся до угла и обратно? Ровным счетом ничего. А потом… Так не хотелось, чтобы его называли «Бобби-бой».
— Хорошо, — кивнул он. — Только положу мяч.
— Мяч? Но это займет время, а я тороплюсь, — водитель быстро посмотрел по сторонам. — Бери его с собой, а потом мы, может быть, поиграем в баскетбол, о'кей?
— Нэнси в нерешительности остановилась. Было в голосе мужчины что-то, от чего ей стало тревожно и немного страшно.
Он вдруг расхотел ехать на темно-зеленом фургоне и даже согласился бы на «Бобби-боя».
— Но… он не мог так просто сказать, что боится. Прославиться, как трус. Нет.
Он так и стоял, не подходя к машине.
— Ну, давай, парень, поехали, — еще шире улыбнулся водитель.
— Жнаете, миштер Крюгер, — вздохнул он, — мне очень жаль, но пожалуй, как раж шейчаш я не могу поехать. У меня ешть одно очень важное дело.
— Да ладно, Боб, поехали, — быстро и неожиданно зло выпалил Крюгер. — Поехали, я говорю.
— Нет, не могу, — он был уже рад, что отказался. Очень рад.
Дверца фургона открылась, и мужчина быстро бросился к нему. Так быстро, что он даже не успел закричать.
— А я сказал, ты поедешь со мной, маленький ублюдок! — прохрипел мужчина, зажимая ему ладонью рот. Голос похитителя неприятно дрожал, и ребенку стало жутко.
Он пытался вырваться, но крепкие руки все сильнее и сильнее сдавливали детское тело.
Мяч вырвался из рук и покатился по асфальтовой дорожке.
КАЦ! — Дверца фургона захлопнулась, и он очутился в полной темноте.
— Выпусшите меня! Пожалуйшта, миштер Крюгер, выпуштите меня!!! Ну пожалуйшта!!! — рыдал малыш, ударяя кулачками по жестяной стенке машины.
Крюгер ухмыльнулся. Теперь оставалось одно — подобрать мяч.
Он огляделся, разыскивая глазами кругляш. Где же он, мать его? Крюгер вышел на дорогу. Куда же закатился этот траханный мяч?
Свет фар полоснул его по глазам, словно стальные лезвия.
Мать ее! Попался!
Он чуть не бросился к фургону, но вовремя сдержался.
Спокойно. Спокойно.
Машина приблизилась и остановилась. В вечерних сумерках Крюгер отчетливо разглядел черный капот, белый корпус и голубые огоньки мигалки. За шумом двигателя терялись, приглушенные мягкой обивкой, стуки и крики, доносящиеся со стороны фургона.
— Добрый вечер. — Поздоровался полицейский, опуская стекло.
— Не такой уж и добрый. — Вздохнул Фред Крюгер. — Выронил бумажник, мать его, и никак не найду.
— Помочь? — Томпсон собрался уже выйти, но мужчина вдруг хлопнул в ладоши. — Ах, стерва. Да вот же он. У самой обочины валяется, мать его.
Он широкими шагами подошел к тротуару, и наклонился и поднял что-то с земли.
— Деньги, права… Все здесь, слава богу. — Томпсон наблюдал за ним, не выходя из машины. — Все, спасибо, офицер. Я уже справился. — Крюгер зашагал к фургону, открыл дверцу и забрался в кабину. Он, не торопясь завел двигатель и, опустив стекло, высунулся из машины и крикнул: — Вы, наверное, приносите удачу, офицер.
Томпсону показалось, что Крюгер усмехнулся. Но, возможно, только показалось…
