идут с бульваров по узкой улице к себе в гостиницу. Это их последний вечер в Париже. Вчера закрылся Международный конгресс по биологии клетки, в котором они участвовали. Завтра — отъезд.
В гостинице предстоит встреча с французскими, американскими и английскими учеными — организаторами конгресса и руководителями секций. Инициатива была проявлена иностранцами — доклад Панфилова вызвал огромный интерес.
Все эти дни французские газеты кричали о победе советской науки над кошмаром колорадской катастрофы. Доклад Панфилова о биологическом методе борьбы с лучевой болезнью и лейкозами излагался в газетах и журналах, передавался по радио. Кроме того, в газетах появилась еще одна новость. В день открытия конгресса было получено известие о благополучной посадке советского космического корабля на поверхности Луны. Сообщалось об успешном начале работ по строительству грандиозного космодрома, предназначенного для посылки космического снаряда к системе шестьдесят первой Лебедя.
Юрий ощутил необыкновенное чувство гордости за свою Родину и радости за свою принадлежность к народу, совершившему новый гигантский шаг на пути покорения космоса.
Как только президент конгресса объявил о полученном сообщении, все делегаты поднялись со своих мест, оглушительно аплодируя. Генеральный секретарь конгресса профессор Рэй подошел к Панфилову и поднял его руку вверх, как у боксера, одержавшего победу. Делегаты сели, но продолжали хлопать, так что советской делегации пришлось стоять на виду у всех, принимая приветствие. Они простояли минут пять — Панфилов, Юрий Чернов, Ярослав Костромин, Постников и другие советские делегаты, — пока не смолкли аплодисменты.
Доклад Панфилова был поставлен на первом пленарном заседании конгресса, на другой день после открытия. Начало доклада было выслушано в глубоком и, как показалось Юрию, недоверчивом молчании. Однако демонстрация цейтрафферной съемки живой клетки на экране парамагнитного микроскопа была встречена бурей аплодисментов. Вывод Панфилова о защитных и восстановительных силах, регулирующих синтез белка в организме и противодействующих его извращенному синтезу, по-видимому, произвел впечатление. Но не эта сторона дела привлекла внимание аудитории. Неслыханный успех доклада Панфилова был связан с тем, что в нем содержалась информация о методе лечения радиационных лейкозов.
Излечение лейкемии у Зои Лапшиной препаратом ПЛФ стало жгучей сенсацией. Портреты Панфилова, Юрия, Ярослава, Постникова печатались во всех газетах мира.
В течение всех последующих дней Панфилова и его сотрудников осаждали корреспонденты. Юрию было ясно, что хромосомная теория, на которой строились все работы по природе лучевого поражения и противолучевой защите, дала теперь глубокую трещину.
Это стало очевидно из реакции аудитории на доклад Всеволода Александровича Брандта.
Юрий знал, что неудача с испытанием метода, завершившаяся трагической гибелью Андрея, тяжело подействовала на Всеволода Александровича. Но он никак не думал, что она оставит на нем такой неизгладимый след. В лице Брандта появилось несвойственное ему выражение беспокойства и озабоченности, точно его занимала какая-то неотвязная, тягостная мысль. И в его докладе Юрий уловил нотки сомнения, недостаточной убежденности в том, что совсем недавно казалось этому крупному ученому абсолютно достоверным.
На другой день в газетах опять появились сенсационные сообщения с интригующими заголовками: «Советский ученый Брандт пытается восстанавливать молекулы, испытавшие лучевую травму», «Советская наука ставит задачу — регулировать химию наследственности» и так далее.
Было обращено внимание и на расхождение позиций Брандта и Панфилова в оценке механизмов управления синтезом белка в клетке. «Рибосомы или хромосомы?» — увидел Юрий на другой день заголовок статьи в газете «Комба». «ДНК или белок?» — прочитал он в газете «Фигаро». Большинство статей сходилось на том, что прав Панфилов, и после его открытия хромосомная концепция жизни должна подвергнуться существенным коррективам.
Вот почему с таким интересом Юрий ожидал встречи с зарубежными учеными в гостинице «Эксельсиор-Опера».
— Любая теория, — сказал Панфилов, медленно подбирая английские слова, — удерживается в науке, только если она получает возможность проверки и подтверждения практикой.
— О да, конечно, — ответил профессор Рэй. — Но ведь практика никогда не заменит эксперимента. Простите меня, но ваши методы лечения лучевой болезни и лейкемии нуждаются еще в очень основательной экспериментальной разработке.
— Согласен, — кивнул Панфилов. — Но все же они созданы не путем простой пробы, что, очевидно, вы имеете в виду, говоря о практике, а на основе экспериментального анализа явлений развития клетки.
— Что вы имеете в виду?
— Регуляцию синтеза белков в клетке. Как вы себе представляете ее механизм?
— Примерно так же, как и вся современная наука, — засмеялся Рэй. — Я не сомневаюсь, что порядок чередования и расположения аминокислот, из которых строится белковая молекула, определен или, если хотите, закодирован в структуре молекулы ДНК.
— Соответствие в структуре нуклеиновых кислот и структуре белковых молекул ни у кого не вызывает сомнений, — сказал Панфилов. — Но пришло время сомнений для того, чтобы считать бесконтрольной власть нуклеиновых кислот над белком.
— Почему?
— В результате накопления фактов, противоречащих этой концепции. И в результате ее несоответствия общей теории развития, как она складывается в последнее время.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Я имею в виду то, что называется регуляцией процессов развития, — твердо сказал Панфилов. — Нетрудно видеть, даже не прибегая к понятиям кибернетики, что все процессы развития обеспечены как бы наблюдением со стороны организма в виде специальных регуляционных устройств. Можем называть эти устройства в терминах кибернетики следящими устройствами. Если тот или иной процесс совершается неправильно, с ошибкой, следящее устройство немедленно эту ошибку исправляет или чаще всего уничтожает. Для синтеза белков таким следящим устройством является прежде всего сам белок. Вероятно, существуют и другие следящие устройства. Но мне думается, что все они — белковой природы. Если в организме возникает ненормальный белок, организм с помощью следящих устройств его уничтожает. Ведь так?
— Так, — с улыбкой согласился Рэй.
— И трудно представить себе, чтобы это было не так. Организму нужны приспособления, чтобы исправлять ошибки своего развития. Все с этим согласны. Но когда речь заходит о контроле за синтезом со стороны ДНК, то никто ни о каких следящих устройствах не вспоминает. Как будто молекула ДНК должна в отличие от всех механизмов развития работать безошибочно. Никто не задумывается над вопросом о том, какое же следящее устройство контролирует работу ДНК.
— Пожалуй, верно, — согласился Рэй. — Но ДНК является первичным, исходным механизмом развития...
— И поэтому непогрешимым? Нет, материя не может быть непогрешимой. Непогрешим только святой Дух.
Рэй засмеялся.
— Вот почему, — продолжал Панфилов, — идея о контроле за синтезом белка со стороны рибосом мне кажется более приемлемой. Здесь-то уж мы, во всяком случае, — имеем не одну, а две системы — ядерные и плазменные рибосомы. Вот почему нетрудно представить себе, что одна из них обеспечивает синтез белка, а другая его контролирует, отбрасывая неправильно связанные цепочки аминокислот.
— Каким же образом?
— Скорее всего по тому же способу, с помощью которого происходит развитие антител. На каждый фальшивый белок, который формируют рибосомы-строители, возникает нечто вроде антитела с помощью рибосом-контролеров. Так я представляю себе эти отношения.
Юрий долго думал об этой идее, которую с такой легкостью изложил Панфилов в случайном и малоинтересном для него споре. Вечером, укладываясь спать, он заговорил о ней с Ярославом.
