Калашник засопел, поскреб рукой подбородок, пропуская сквозь пальцы жесткую бороду, передернул плечами, словно ему стал неловок пиджак.
— Что ж… могу только пожелать успеха, — сказал он, наконец, сверкнув из-под бровей колючим взглядом. — Я не биолог, я — химик. И, как вы знаете, больше верю в химию. А такие штучки, — он тряхнул головой в сторону аквариума, — были больше к лицу Парацельсу[12]… Алхимия. — Он помрачнел еще больше и стал прощаться. — Хотя, может быть, я и ошибаюсь, — пробормотал он, пожимая руку Смолину. — Сообщают, что даже Симпсон соблазнился вашими методами.
— А как ваши дела, Григорий Харитонович? — спросил Смолин, удерживая его руку.
— Приезжайте ко мне в лабораторию, посмотрите. Пока особыми успехами похвастаться мы не можем. Нам протоплазма не, помогает…
— А где ваша лаборатория? — робко спросила Ольга.
— В Феодосии… То самое помещение, которое занимали в прошлом году вы. Условия пока еще неважные. Работать можно только в дневные часы. Вечером, когда зажигают свет, энергии не хватает. Включаем наши вибраторы и во всем городе лампы меркнут. Ну, желаю успеха.
Он нахлобучил шляпу, отворил дверь и вышел. Смолин с улыбкой смотрел ему вслед.
— Ну, Ольга Федоровна, — сказал он весело. — Наш Николай Карлович тоже, наконец, рапортует о достижениях!
Ольга вопросительно смотрела на Смолина.
Она давно не видела его таким бодрым и довольным.
— Имеем известия о каких-то неслыханных успехах, — сообщил Смолин. Прошу вас взглянуть!
Ольга взяла в руки листок бумаги. 'Батуми, 5 марта', — разобрала она первую строчку телеграммы. Взглянула на подпись — 'Крушинский'. С удивлением прочитала текст: 'Ошеломляющее открытие. Жду вашего приезда'.
Смолин не сводил с нее глаз, наслаждаясь произведенным впечатлением.
— Каков! — воскликнул он. — Вот не ожидал, что Николай Карлович сможет нас чем-то удивить! — Усы его зашевелились в усмешке. — Но, признаюсь, не могу даже себе представить, какое открытие мог он сделать. Да еще ошеломляющее! — Смолин покачал головой, перечитывая телеграмму. — Что же, надо ехать!..
— Завтра поедете? — спросила Ольга.
— Да нет, сегодня же и отправлюсь. Эта телеграмма меня заинтриговала… Аркадий Петрович, закажите пожалуйста билет на ближайший экспресс.
— Есть заказать билет! — весело отозвался Петров.
Он отворил дверь и посторонился, чтобы пропустить Ольгу, но Смолин жестом предложил девушке остаться в комнате. Когда Петров вышел, профессор спросил Ольгу своим обычным небрежно-ласковым тоном:
— Как дела?
— Все в порядке. Ничего нового нет… Ведь вы там не задержитесь?
— Как знать, как знать. Здесь работа идет нормально, а там 'открытие' Николая Карловича. Может быть, оно задержит надолго.
Он посмотрел на нее в упор, чувствуя во взгляде Ольги какой-то вопрос. Она отвела глаза. Наступило неловкое молчание.
— Евгений Николаевич! — вдруг прогудел сверху отчаянный крик Петрова.
У Ольги екнуло сердце. Петров с грохотом ворвался в аквариальную.
— Что случилось, Аркадий? — спросил Смолин.
— Несчастье, Евгений Николаевич, несчастье! — Петров задыхался от возбуждения. — Несчастье с Крушинским!
— Что такое?
— Телефонограмма из Батуми… Крушинский утонул. Просят вас немедленно приехать…
Лицо Смолина окаменело. Он смотрел на Петрова, словно не понимая смысла его слов.
— Сейчас же — на пристань! — сказал он, наконец. — Если глиссер-экспресс не ушел, задержите отход, объясните капитану, в чем дело. Я буду через минуту.
Петров снова бросился вверх по лестнице.
— Какое несчастье! — вырвалось у Ольги. — Бедный Николай Карлович!
— Несчастье? — переспросил Смолин машинально. — Да, да это большое несчастье… если только это действительно — несчастье.
— А что же?
Смолин ничего не ответил.
Глава 10. НАСЛЕДСТВО КРУШИНСКОГО
— Извините за раннее вторжение. Но мы приняли меры, чтобы прибыть как можно скорее… Разрешите представиться — Смолин.
— Директор морского техникума — Иванов. С Аркадием Петровичем мы знакомы. Проходите, пожалуйста. Какое несчастье! Я и не ложился сегодня, все поджидал вас. Я попрошу принести кофе, это нас подкрепит.
Директор вышел. Петров молча сел в глубокое кожаное кресло напротив профессора, оперся локтями о колени и опустил подбородок на ладони. В голове его еще продолжал шуметь оглушительный рев мотора, с головокружительной быстротой пронесшего глиссер от Севастополя до Батуми. После стука яростных брызг в окно рубки и сотрясения мчащегося с сумасшедшей скоростью судна тишина и покой кабинета действовали угнетающе. Он посмотрел на Смолина. Профессор сидел, облокотившись на ручку кресла, мрачный, сосредоточенный и медленно разминал папиросу пальцами. Постучав мундштуком о крышку портсигара, Смолин спросил:
— Ну, Аркадий Петрович, с чего мы начнем?
— Сейчас выясним, Евгений Николаевич… До разговора с директором, мне кажется, ничего нельзя сказать.
Опять наступило молчание. Сизый дым клубился кольцами в ярком конусе света, расходящемся от абажура настольной лампы.
— Сейчас будет кофе, — сказал директор, входя в кабинет.
На его смуглом лице отражалась крайняя усталость. Он сел, провел рукой по лбу и седым волосам.
— Замучился. Пришлось, видите ли, поволноваться. — Он смущенно улыбнулся.
— Нельзя ли все-таки узнать, как это произошло?.. — обратился к нему Смолин.
— Конечно, конечно, профессор… Какая нелепая гибель! Умереть в таком возрасте!.. Ужасно…
— Расскажите, как же это случилось?
Директор опять провел рукой по лбу, разглаживая углубившиеся складки.
— Вчера был обычный рабочий день. Я провел его у себя в кабинете. Разгар занятий, знаете…
— А Николай Карлович?
— Николай Карлович весь день пробыл у себя в верхней лаборатории. Утром я встретил его в коридоре. Он был в прекрасном настроении.
— Сказал он вам что-нибудь о своем открытии?
— Об открытии?.. Нет… ничего. Я его спросил, как дела. Он ответил: 'Блестяще!' и прошел к себе на второй этаж… Кажется, до вечера я его больше и не видел.
В дверь тихо постучали. Вошла пожилая женщина с подносом в руках. В воздухе возник пряный, возбуждающий запах кофе.
— Прошу вас, выпейте, — обратился, директор к своим посетителям.
Он принял поднос и поставил на стол. Блеснул серебристый металл подстаканников. Горячая струя,
