ним гналась толпа натуралов.
– Да пошли вы! – взвизгнул чиновник.
– Я больше не могу, – простонала Екатерина Семеновна. – Вы как хотите, а я отсюда ухожу.
– Неужели? – вскинул голову прокурор. – Любопытно будет понаблюдать.
– Точно, – прозрел адвокат, вновь хватаясь за шампанское. – А то как-то туго сжимается кольцо друзей… Ну, что, господа, по сто грамм, и полетели? И пусть их всех переклинит!
Мысли, озвученные в полубреду, вылились в реальное воплощение. Даже самые рассудительные оказались в плену ажиотажа. Несколько минут спустя толпа людей, закутанных в одеяла (Ольга Дмитриевна даже сапожки обмотала, а сверху затянула шпагатом), вывалилась из особняка. Термометр продолжал безжалостно настаивать на минус тридцати семи. Мороз трещал, поземка стелилась по земле, заметая крыльцо и валяющиеся под крыльцом тела. Чтобы добраться до колеи, оставленной автобусом, пришлось месить выпавший за сутки снег. Люди забирались в колею, уже основательно заваленную, возились в ней, с трудом продвигаясь вперед. Адвокат Чичерин, успевший опохмелиться, соображал резвее прочих – отделился от толпы и, увязая в снегу, побрел к заметенным подсобным строениям – сараям, летней кухне, баньке, – судя по долговязой квадратной трубе. Несколько минут он колотился в запертые двери, буксовал в сугробах, потом обогнул баню и пинком выбил хлипкую дверь в сарай. А через минуту с торжествующим воплем уже вытаскивал оттуда старинные охотничьи лыжи с широкими полозьями и примитивным креплением из полосок кожи. За все это время люди успели продвинуться метров на семьдесят. Потом мимо них, хохоча и кривляясь, проехал, манипулируя единственной лыжной палкой, адвокат.
– Чичерин, твою мать! – заголосила судья. – А ну отдай лыжи!
– Хрен вам, Валентина Максимовна! – захохотал адвокат. – Я вам помощь вызову, не волнуйтесь! Если к тому времени кто-нибудь из вас еще будет жив!
– Генрих Павлович, в сарае есть еще лыжи? – просипел ему в спину Волостной. Дышать на морозе было трудно, горло цепенело моментально, и слова тащились, как плуг по целине.
– Нет! – с каким-то мстительным удовольствием выкрикнул адвокат.
И все же Волостной, понимая в душе, что далеко они не уйдут, выбрался из колеи и потащился к сараям, проваливаясь в метровом слое снега. А остальные продолжали свой скорбный путь. Чичерин, подъехав к воротам, не смог удержать равновесие, местность шла под уклон – он разогнался, принялся тормозить, замахал руками, палка вырвалась и отправилась в свободный полет. У адвоката переплелись ноги, сломались обе лыжи одновременно, он изобразил в воздухе замысловатую танцевальную фигуру и с головой провалился в сугроб.
Злорадно заржал полковник, оттолкнул замешкавшуюся Ольгу Дмитриевну и зашагал широченными шагами к воротам. А адвокат с обезумевшим взором выкапывался из сугроба, полз в направлении колеи, теряя одеяла.
– Поздравляю, Генрих Павлович, – щерился полковник. – Вы ходите лежа – как крокодил.
– Да пошел ты, господин полковник… – хрипел адвокат.
Новые ворота стали причиной массового гипноза. Они казались закрытыми – явно постарался ветер. Но «ларчик» открывался просто – после того как прокурор и адвокат навалились на них, одна из створок поползла наружу, волоча за собой наметенный за ночь сугроб.
– Ой, мамочка, я больше не могу, замерзаю… – подпрыгивала и выгибалась Екатерина Семеновна.
Люди выходили наружу. В свете дня окружающие реалии не сделались краше. Колею к опушке уже практически замело. Белый снег искрил на ярком солнце, переливался, играл всеми цветами радуги, слепил, раздражал радужную оболочку. До опушки густого ельника было метров семьдесят. И сразу иссяк наступательный порыв, отчаяние овладевало людьми.
– Пропади оно все пропадом! – взревел полковник, вырываясь вперед. – Если хотите, оставайтесь, а я уж лучше в лесу замерзну!
– Но вы реально замерзнете, полковник, – заметил адвокат.
– А ну, за мной, кто тут самый смелый! – бросил клич раскрасневшийся Эдуард Владимирович. – Вперед, неженки! Костер в лесу разведем, погреемся, будем передвигаться короткими перебежками. Эти хреновы еловые лапы знаете как здорово горят!
– Смотрите! – внезапно завизжала Валентина Максимовна и стала тыкать в сторону леса окоченевшим пальцем.
Люди выставились во все глаза… и застыли от страха. Из-за елочки на опушке леса вышла крупная серая собака, уселась на задние лапы и пристально воззрилась на людей. А может, не собака… Поджарый, мускулистый зверь с торчащими ушами, клочковатой шерстью и сильными лапами. Было видно, как поблескивают его глаза. Донеслось короткое рычание, зверь подался скачком вперед… и снова уселся. Из- за елки неторопливо выбирался еще один зверь – такой же мускулистый, но немного поэлегантнее. Уселся рядом с первым, потерся о его бок, и в следующее мгновение уже две пары глаз внимательно разглядывали затормозившую у ворот толпу, к которой присоединился растирающий ладони следователь.
– Ой, мамочка… – ошеломленно бормотала Валентина Максимовна. – Что это?.. Почему они так смотрят?..
– Мне кажется, на нашу Красную Шапочку вот-вот нападут волки… – прошептал Иннокентий Адамович, начиная невольно пятиться.
Волкам надоело сидеть без дела, и они решили подойти поближе, чтобы рассмотреть потенциальную добычу. Поднялись и, проваливаясь лапами в снегу, стали неторопливо приближаться. Взвизгнул Иван Петрович и покатился колобком обратно. Дамы выбирались из оцепенения, истерично голосили, стали беспорядочно отступать. А волки прибавили прыти, до напуганных людей им оставалось совсем немного. Они уже не проваливались, уверенно трусили по корке наста. Люди, подвывая от страха, кинулись прочь. Волостной тащил на себя створку ворот, едва не прищемив не успевшего проскочить полковника.
– Убью! – рычал полковник, потрясая кулаком перед носом ошеломленного следователя, дернул на себя ворота, протиснулся внутрь, оттолкнув Волостного. Замкнул запоры, уставился на отступающих людей сумасшедшим взором…
До фатальных обморожений дело не дошло, но боль была ужасная. Люди корчились у камина, тянули руки к огню, от души ругались. Выставили окончательно растерявшихся «смотрителей дома», приказав сидеть в своей комнате и никуда не выходить под угрозой немедленной расправы.
– Да это просто цугцванг какой-то, – бормотал побледневший прокурор. – Какой шаг ни сделаешь, становится только хуже…
– Так, неуважаемые господа! – вдруг вскричал Эдуард Владимирович, делая решительное лицо. – Почему бы нам, в конце концов, не осмыслить, что тут происходит, и не провести собственное расследование? Троих уже нет, будем дальше ждать?
– Надо же, Эдуард Владимирович, – недоверчиво пробормотал Волостной и уставился на «переменчивого» полковника, как старик Хоттабыч на золотую рыбку. – Вы решили взять на себя бразды правления? А почему, позвольте поинтересоваться?
– А потому, что я точно знаю, что я ни в чем не виноват и никого не убивал! – выпалил полковник.
– Вы будете удивляться, Эдуард Владимирович, – подумав, сказал следователь, – но я тоже точно знаю, что это не я.
– Зато я этого точно не знаю, – отрубил полковник.
– Прошу прощения, Эдуард Владимирович, – подал голос оживающий адвокат, – но мы все тоже точно не знаем, что это были не вы.
– Да что вы тут мелете? – завыла Екатерина Семеновна. – Вам больше не о чем поговорить?
– Априори допускаем, что в доме, помимо нас и этих… – полковник выразительно кивнул на потолок, – никого больше нет. Это так?
– Такое можно допустить, – пожал плечами следователь. – Но кому это точно известно?
– Априори допускаем, что эти двое убогих к убийствам непричастны, так?
– Думаю, что да, – признал Волостной. – В коридор они выбраться не могли – это сто процентов. Старый дедовский метод – волосинка в двери. Перед тем как к ним войти, я убедился, что она на месте. Окна запечатаны, их комнату мы осматривали. КАК, полковник?
– В таком случае я вас всех поздравляю, – отрубил Эдуард Владимирович. – Один из присутствующих –
