убийца. Причем я точно знаю, что это не я.
– Но зачем? – вскричала Ольга Дмитриевна, отодвигаясь подальше от компании – как будто один из них мог немедленно вскочить и начать действовать.
– Да ни зачем! – воскликнул оскорбленный адвокат и заметался вдоль камина. – Мы все – именно те, за кого себя выдаем! Самозванцев нет! Крыша поехала у кого-то из вас? Охотно допускаю – у самого едет. Но он сообразил, как это сделать незаметно, и до сих пор не подает сигнала. Объясните мне глубинный смысл этих действий.
– А вдруг один из вас связан… с теми людьми? – Ольга Дмитриевна испуганно покосилась на разбитый телевизор.
– Ага, грехи искупает, – захохотал прокурор. – Поменьше читайте детективов, Ольга Дмитриевна.
И он уставился на Ивана Петровича, который выглядел так, словно расстрельный взвод уже передернул затворы.
– Вы, конечно, не храбрец, Иван Петрович, но не слишком ли преувеличен ваш страх?
– Вы того, да? – покрутил пальцем у виска чиновник.
– Почему убили только троих? – изрек адвокат. – Поймите меня правильно, господа… Если кто-то здесь собрался поубивать нас всех, почему погибли только трое?
– Объясню, – охотно вызвался Волостной. – Остальные закрылись в своих комнатах. Лично я закрылся. Да еще и стулом подпер. Арнольд Генрихович отлично подставился, спустившись среди ночи в гостиную. Буревич и Гусь были пьяны настолько, что просто не подумали, что можно воспользоваться замками и запорами. Почему не убили Эдуарда Владимировича, спавшего в гостиной… вопрос интересный. Возможно, убийца решил, что не справится с физически развитым полицейским офицером. Возможно, что-то его спугнуло. Возможно, Эдуард Владимирович – сам убийца.
– Мое терпение не безгранично, Игорь Константинович… – прорычал полковник, хватаясь за сигарету.
– Слово «Месть», нацарапанное над трупом Гуся, считаю жалкой попыткой взвалить свои грехи на плечи таинственных «мстителей», – невозмутимо продолжал Волостной. – Такая тщательная подготовка, связанная с нашим похищением, – и после этого царапать что-то на стене обломком штукатурки? Не верю, господа. Возникает еще один немаловажный вопрос, – он угрюмо обозрел подавленных людей. – Нас вчера уверяли зловещим голосом с экрана телевизора, что дом напичкан записывающей аппаратурой и трансляция якобы идет в Интернет. Мы убедились, что записывающая аппаратура в доме присутствует. Получается, что убийства были аккуратным образом засняты? Это как-то странно, согласитесь. Если Федора Михайловича и Владимира Ильича прикончили в темноте, то Арнольда Генриховича – в ярко освещенной гостиной. При этом убийца не знал, где именно расположены камеры. Полный сюр, если не ошибаюсь. Возникает несколько выводов. Первый: убийца – дурак. Второе – он был уверен, что запись, а тем более трансляция не идет. Аппаратура имеется, а записи нет, понимаете?
– Признаться, не совсем, – озадачился прокурор.
– Версия в качестве бреда: он сам же ее и отключил.
– Такой грамотный? – удивился адвокат.
– Ну, вы же грамотный, Генрих Павлович.
– Ну, не настолько… – адвокат смутился и как-то нервно заерзал. – Не знаю, почему вы на меня так смотрите, Игорь Константинович, но лично я сегодня ночью убийствами не промышлял и запись не останавливал. Простите, не знаю, как это можно сделать. Выпито вчера было предостаточно, но память не отказывала, я прекрасно помню, как поднялся на второй этаж, оккупировал первую попавшуюся комнату, включил свет, заперся на задвижку и всю ночь наслаждался ароматами старых одеял и покрывал. Замерз, как суслик, но проснулся не от холода, а от вопля нашей любезной Валентины Максимовны – кстати, любые вопли в этом доме отлично разносятся по каналам вентиляции и отопления. Было такое ощущение, что она орет в соседней комнате.
– Поговорим об остальных, – подал голос полковник. – Мы должны восстановить картину.
Но картина еще больше запутывалась. Следователь ночевал в комнате, расположенной напротив той, которую прибрал к рукам адвокат. Полковник отключился в кресле у камина и что-то не мог припомнить, чтобы ночью просыпался, где-то гулял или хороводил вокруг елочки. Прокурор Головач на второй этаж не поднимался. Выйдя из гостиной, повернул направо, вошел в коридор и толкнул первую попавшуюся дверь. В комнате имелось электричество, кровать, калорифер и достаточное количество одеял. За ним бежала и наступала на пятки Валентина Максимовна, умоляла не бросать ее в столь сложный жизненный момент. Несложно догадаться, что спали эти двое крепко обнявшись. Поначалу Иннокентию Адамовичу пришлось наслаждаться ее лебединым плачем, потом судья уснула, а за ней и сам прокурор. «Был ли секс?» – не удержался от ехидной ремарки полковник. Секса не было, и свою порцию матерков от взбешенной женщины Эдуард Владимирович получил. Почему Валентина Максимовна оказалась в девять утра в гостиной, внятно объяснить она не могла. Наверное, водицы захотелось испить? Ну, точно, она пыталась разбудить своего партнера, но тот храпел и пускал пузыри, и она отправилась одна. Гостиная-то рядом. Вошла, а там такое…
Екатерина Семеновна тоже не поднималась наверх – из гостиной повернула налево, пробежала мимо лестницы, вторглась в какое-то темное помещение, упала, запнувшись о тумбочку, нашла выключатель, в общем, натерпелась… Да, она почти уверена, что воспользовалась задвижкой. Ночью ее терзали кошмары, надвигалось предчувствие большой беды.
– Она храпела у меня за стеной со всеми своими предчувствиями, – тихо поведала Ольга Дмитриевна. – Во всяком случае, какое-то время храпела, ругалась во сне, а потом я уснула. А что касается акустики в доме, то Генрих Павлович прав – то, что происходит в гостиной, благополучно разносится по всему дому. Когда Валентина Максимовна стала орать, у меня чуть решетка из воздуховода не вывалилась. Кстати, после этого мы с Екатериной Семеновной выскочили из наших комнат одновременно – впрочем, не знаю, заметила ли она меня…
После этого взоры всех присутствующих обратились к чиновнику Пискунову, который задрожал от такого обилия внимания и начал бормотать, проглатывая слова. Он поведал: побежал на второй этаж, дернулся в одну дверь – там оказалось заперто, дернулся в другую – комната была открыта, но в ней перегорела лампочка. Примчался в третью, заперся, принялся держать круговую оборону. Ворочался с боку на бок, пугался каждого шороха, боялся уснуть. Но усталость и потрясение в итоге одолели, он не помнил, как отключился. А утром чуть до потолка не подпрыгнул от душераздирающего крика.
– Какие мы все белые и пушистые! – усмехнулся Волостной. – А ведь я чувствую, господа, спинным мозгом чувствую – один из вас отчаянно лукавит.
– Возможно, это вы, – глухо вымолвила Ольга Дмитриевна.
– Послушай, милая, что происходит? – пробормотал Никита Россохин, когда приоткрылась дверь и Ксюша Левторович скользнула за порог и заперлась. Он встал с кровати, обнял ее за плечи. Девушка повернула к нему обескровленную мордашку, недоверчиво качнула головой, поежилась.
– Никитушка, все это предельно странно, и уж точно не по плану. Камеры не работают, но это еще не самое страшное. Кто-то вырвал жесткий диск из щитка – на нем аккумулировались записи со всех устройств.
– Вот черт… – Никита остолбенел, колючие мурашки поползли по коже.
– Сначала этот тип колдовал у одного щитка, потом у другого, жег спички – они валяются на полу, он даже не пытался их собрать, просто ногой смел… Ты же говорил, что они безмозглые в плане электричества и цифровой техники.
– Похоже, я ошибся, дорогая. У кого-то здесь очень неплохо варит голова. Но зачем он убивает, я не понимаю! Он убивает всех подряд, почему? Только затем, чтобы не сесть в тюрьму? Но, во-первых, он и так, скорее всего, не сядет, а во-вторых, какая связь между этими убийствами и сохранением собственной шкуры? Здесь что-то другое, милая. Мы столкнулись с тупой разрушительной силой, полагаю, нам тоже угрожает опасность.
– Послушай… – она замялась. – Извини, конечно, за вопрос… – Опустила глаза, набралась храбрости и выпалила: – А это точно не твоя работа, Никитушка?
Он обиделся и отстранился от нее:
– Ну, спасибо огромное, дорогая. Я похож на сумасшедшего, который будет действовать у тебя за
