Капитан напоминал им легендарного участкового – инспектора Анискина, досконально знавшего каждого жителя во вверенном ему участке, невзирая на пол, видовую принадлежность к животному миру и сложившиеся отношения с уголовным и административным законодательством.
К вежливому, подтянутому, всегда невозмутимому и внимательному капитану родители абитуриентов и уже состоявшихся курсантов питали самые теплые чувства. Они сравнивали с ним свое подросшее чадо и тихо млели, доходя до кондиции в соусе честолюбивых грёз.
Память у Балтаева была феноменальная. Он годами помнил прошедших через его руки абитуриентов, а также имена и отчества их родителей. Он знал, где и кем работает каждый из родителей его крестников, и, при необходимости, всегда умел найти для них успокаивающие и греющие душу слова.
В углу его кабинета стояла простая армейская тумбочка, на которой специально для родителей его мальчишек, на простеньком подносе в постоянной боевой готовности стояли фарфоровый чайничек со свежезаваренным зеленым чаем и хрустальная вазочка с печеньем.
Балтаев был добрым семейным ангелом капитанского звания.
А кто сказал, что таких не бывает?
Сидевшие напротив капитана мальчишки понимали рутинный характер происходящего действа, но все равно волновались. Их не успокаивали ни данные накануне заверения о том, что все будет нормально, ни исключительно хорошая репутация капитана, ни даже его явно доброжелательный настрой.
Мало ли, что может не понравиться военкоматовскому чиновнику в их бумагах…
Балтаев, сверяясь с листком автобиографии, быстро листал очередной паспорт.
Он удовлетворенно хмыкнул и уже было отложил проверенный документ, но что-то там ему не понравилось, и капитан снова его открыл. Сличил какую-то графу с соответствующей строкой в автобиографии, нахмурился и недовольно постучал по лежащему на столе стеклу шариковой ручкой.
Сашка Ладыкин, тот самый восемнадцатилетний абитуриент, как и его товарищи, внимательно следил за манипуляциями капитана… Он насторожился и замер, узнав зеленокожую обложку своего паспорта.
Когда явно озадаченный Балтаев вдруг прихлопнул на шее невидимого комара, Сашка вздрогнул.
Ему почему-то показалось, что разом прихлопнули все его мечты.
Спустя какое-то время капитан коротко кашлянул. Иронично взглянул на заметно побледневшего Сашку. И кашлянул еще раз…
– Так какой ты там, говоришь, национальности? – нейтральным тоном спросил он.
– Ру-ру-русский…
– А что же это у тебя, ру-ру-русский, в паспорте 'удмурт' написано?
– Г-где?
– В паспорте! В главном таком документе гражданина СССР, который твою, сидящую напротив меня, личность удостоверяет. Я непонятно спросил? – развеселился Балтаев.
– Где? – зациклило Сашку.
Балтаев, не торопясь, раскрыл паспорт на нужной странице, развернул его и в таком виде протянул через стол в направлении Сашки. Со своих стульев привстали все пять мальчишек и с любопытством (Сашка с недоумением) уставились на раскрытые перед ними страницы.
В пятой графе черным по светло-зеленому значилось 'удмурт'. Каллиграфичность записи не оставляла абсолютно никаких сомнений в правильности прочтения.
– Так ведь это… Русский я, – жалобно заметил Сашка, – ошибка это…
– И ты, конечно, первый раз этот каприз природы в своем паспорте видишь? – уточнил Балтаев.
– Угу…
– Угу-угу, – передразнил он Сашку, – в шестнадцать лет паспорт получил, и за два года так в него и не заглянул? Что же теперь с тобой, бедолага, делать? А давай-ка, по-быстрому свою автобиографию переписывай. Пиши 'удмурт' – и дело с концом! А то, пока паспорт менять будешь, да доказывать в милиции, что не верблюд – все сроки просрочишь. И пролетишь с училищем, как фанера над Парижем. Давай-ка переписывай!
Балтаев ухватил из аккуратной стопки бумаги самый верхний листок, щелчком запустил его по столу в сторону Сашки и дробно катнул вдогонку ручку.
– Так ведь это … – почти расплакался Сашка. – Не хочу быть удмуртом! Это же на всю жизнь потом! А родителям, что я скажу? А?
– У нас все национальности равны! – резонно заметил Балтаев. – Вот я, например, таджик: и ничего – живу! До капитана дослужился, через год – майором буду!
– Так Вы – настоящий таджик! Вам и терять нечего! А мне-то с какой радости удмуртом становиться? – не сдавался Сашка.
– Аполитично рассуждаешь, Ладыкин! – голосом Саахова-Этуша из 'Кавказской пленницы' ответил Балтаев. – На съезде, помнишь, что сказали? Мы все теперь одна новая историческая общность – 'советский народ'! Пока училище закончишь, глядишь, пятую графу вообще отменят! Всё к тому идёт. Так что, зря ты упорствуешь! Пиши 'удмурт', а то мне тут отправку дел задержишь и все показатели испортишь!
У Сашки повлажнели глаза.
– Не хочу удмуртом, хочу русским остаться!
– Ну что с тобой, горемыка, поделаешь? – сдался капитан. – Давай уж я тебе бумагу в милицию от военкомата выправлю. С просьбой о содействии. Пусть немного ускорятся и помогут будущему офицеру. Два дня тебе на всё. Больше дела держать не смогу. Сроки отправки заканчиваются. А медкомиссию в Центральном военкомате я тебе отдельно организую. С обычными призывниками. Попрошу там докторов… Согласен?
Сашка благодарно закивал.
– Но ты уж там, в милиции, не выступай! Веди себя корректно. Кайся, кивай… Не только свои, но и все родительские документы прихвати… Главное, не спорь с ними, с милицией. А то они военных не очень любят. Не должны, в принципе, нагадить, но всё же… Справку из ЖЭКа о прописке еще сегодня взять не забудь! Всё понятно? Ну… свободен!!!
Сашка кивнул, попрощался и пулей вылетел из кабинета. Балтаев же, выудив из стопки на столе очередной паспорт, принялся за его изучение.
– Ну-тс, кто тут у нас еще… афроамериканцем числится? – спросил он у оставшихся абитуриентов. – Что притихли? Страшно? То-то же!!!
На следующий день у кандидатов на поступление в училища была медицинская комиссия.
Когда наша четверка появилась у временно оборудованных под медицинские нужды кабинетов Центрального военкомата, их уже ждал Сашка Ладыкин.
Вид у него был понурый и какой-то виновато-пришибленный.
Здороваясь, он старательно отводил взгляд и при этом бормотал нечто совсем невразумительное, вялую ладошку подавал для рукопожатия как-то неуклюже…
– Ты что, Саньк, решил-таки паспорт не менять? – поинтересовались у него товарищи. – Решил в удмурты подписаться? Или сразу, прямым ходом в эту… как её… новую историческую общность?
– А в паспорте напишут 'общественное животное'! Правда, Саньк?
– Не решил, – ответствовал смущенный Санка. – Я это… того… Удмурт я, оказывается…
Товарищи его от такого заявления опешили. В обозначившейся паузе Сашкин голос звучал как-то особенно тоскливо…
– Вот, жил себе, жил… А оказалось, что я какой-то грёбаный удмурт!.. И всего-то побыл русским – восемнадцать лет… Теперь удмуртом жить буду. До самой смерти… – и, совсем ни к месту, неизвестно в чей адрес, с надрывом добавил. – Падлы!..
За день до этого возбужденный событиями в военкомате Сашка прибежал домой с предельно озабоченным выражением лица. Он мельком взглянул на настенные часы, уже двадцать лет исправно выуживавшие висевшую на длинной цепочке латунную гирьку.
Часы показывали половину второго.
Мать была на работе.
Отец, выспавшийся после ночной смены и вполне довольный жизнью и погодой, жизнерадостно
