Чего только на них не было.
Реализм с представленными на полотнах персонажами и сюжетами – и рядом не лежал.
Исполненные в ядовитых тонах квадратные головы плакали обильно сочащимся из треугольных глаз зелёным гноем. Некоторые из них пускали из ноздрей сиреневый дым. Огуречной пупыристости туловища представленных на картинах персонажей бодро скакали на колченогих трёхпалых ножках, а такие же худосочные трёхпалые ручки были пришпандорены у героев картин куда попало в совершенно произвольных количествах. Те из них, которые были 'мальчиками', цветом и размером первичных половых признаков могли посрамить изготовленные на американском 'Локхиде' американские же крылатые ракеты. Окружающий пейзаж и вовсе описанию не поддавался. Минуты через три ошеломлённого созерцания этого великолепия академик пришёл в себя.
Для разминки он довольно чувствительно заехал адъюнкту кулаком в бок.
Кулак у военного академика был полковничьего размера.
Адъюнкт ёкнул селезёнкой и посмотрел на своего начальника вопросительно.
В глазах академика плескалась паника.
– Блядь! – одними губами сказал академик, и к панике в его глазах добавилась тоска.
– Ну, как? – спросил полковника Дарин.
Судя по всему, он понял, что пауза затягивается. А это всегда чревато.
– А у вас что-нибудь ещё есть?.. В реалистической манере?.. – поинтересовался полковник. – Лесок там, какой? Прудик?..
Судя по всему, он уже ненавидел себя за эти вопросы.
– В реалистичной?.. – надолго задумался художник. – Нет. В реалистичной, пожалуй, что и нет… Понимаете? – вдруг совсем уж жалобно добавил он. – Я так вижу!
– Блядь! – шепотом прокомментировал такое видение полковник, но вслух довольно спокойно уточнил: – И что? Никак нельзя ничего реалистичного?
– Никак нельзя… – эхом отозвался уже всё понявший художник.
Объявить о том, что он ничего брать не будет, полковнику что-то мешало. Наверное, это было сострадание.
– А у вас это, – и он обвел рукою вокруг, – часто покупают?
– В Америке… Три выставки… Все картины… – заученно залепетал уже ни на что не надеющийся художник.
Полковника его ответ не удовлетворил. Абсолютно.
– Нет! А здесь, в России, часто покупают?
– Ну, да… американцы, японцы, недавно два полотна голландец взял…
– Да нет же! – потерял терпение полковник. – Наши! Наши часто ваши картины покупают?
– Наши?.. – опять надолго задумался художник. – Наши не покупали. Ни разу…
Услышав его ответ, полковник торжествующе выдохнул. Судя по всему, именно этих слов он и ожидал, но как теперь сформулировать отказ – по-прежнему затруднялся.
На помощь академику пришел адъюнкт:
– Дарин! Всё просто замечательно, но мы немного подумаем. Нам ещё к парочке твоих коллег надо заехать. Обещали. Опять же рынок… Хочется посмотреть, сравнить…Сам понимаешь.
– Конечно, понимаю! – с облегчением подхватил Дарин. – Может быть, кофе?
– Нет!!! – моментально отреагировал полковник.
Перспектива остаться в студии ещё на несколько минут испугала его до последней крайности. Когда офицеры вышли от художника, полковник заметно повеселел.
– Где ты с этим чудиком познакомился-то? – спросил он адъюнкта, вставляя ключ в замок зажигания.
– На крестинах… Год назад, в тридцать три, меня крестили. Так вот, его гражданская жена – моя крёстная.
– Крёстная – это хорошо! – одобрил полковник. – Это кума получается… А что значит – 'гражданская жена'? Любовница, что ли?
– Когда вместе живут – это уже гражданская жена, – нахохлился адъюнкт.
– Ну, ладно. Жена, так жена. Она у него хоть ничего? В этом смысле? – вяло поинтересовался полковник и, ухватившись за фаллосообразный наконечник рычага переключения скоростей, переключился на четвёртую передачу.
– В каком смысле 'ничего'? – насторожился майор.
– Ну… – полковник поводил раскрытой ладонью перед своим лицом. – В смысле – очень красивая эта твоя кума? Или, так себе?
– Кума, как кума. Человек, конечно, хороший. Веселая и лёгкая тётка. А в остальном, – адъюнкт ненадолго задумался. – Белокожий вариант Вуппи Голдберг!
После этой фразы полковник замолчал, и некоторое время ехал сосредоточенно и без комментариев.
– Тогда понятно! – вдруг заметил он каким-то своим мыслям.
До академии адъюнкт и академик доехали не в пример быстрее.
– Кто мне теперь за сожжённый бензин заплатит? – спросил полковник, въезжая на территорию академической стоянки. – Сальвадор Дали?
Адъюнкт полковнику не ответил. Он не имел привычки отвечать на риторические вопросы.
25.03.2006 г.
Застрахуй
– Привет, Алина! Ты дома? Я забегу «на минуточку»? Есть интересные новости!
– Конечно, забегай! Интересным новостям всегда рада! Жду!!!
С небольшими вариациями этот телефонный разговор повторялся несколько раз в неделю на протяжении уже более двух месяцев. Новая подруга навещала Алину с периодичностью хорошо отлаженного часового механизма.
То, что в народе эту подругу уже давно зовут 'Застрахуй', Алина была не в курсе.
Впрочем, об этом всё же можно было догадаться. Например, по тому, что обещанные 'новости' Застрахуй никогда не рассказывала. Наверное, за неимением таковых. Зато она исправно наворачивала жареную картошку и борщец со сметаной. Борщец со сметаной Застрахуй любила особенно. Больше, чем борщ и картошечку, Застрахуй обожала лишь одно-единственное дело – 'разводить лохов'.
Их она просто обожала!!!
Мир вокруг Застрахуя был прост донельзя и делился на 'говнюков' и 'лохов'. 'Говнюки' – это те, кто отказывался страховаться в 'АБВГД' и неохотно лез за кошельком, оплачивая сделанные Застрахуем покупки. 'Говнюки' были непонятны и непредсказуемы. 'Говнюков' Застрахуй не любила. И в самом деле – за что их любить?
Впрочем, и 'лохи' у Застрахуя в любимчиках не значились.
Обожание, это ещё не любовь – верно?
Она вообще любила немногое: прежде всего саму себя, и ещё, чтобы всё было тип-топ. Всё, что не вписывалось в эту схему, Застрахуй была готова порвать как Тузик грелку.
И рвала – будьте уверены!!!
А Вы, уважаемый читатель? Слышали ли Вы про то, что 'разведение лохов' – дело не столько благородное, сколько выгодное?! Куда выгоднее организации притонов и, по возможным последствиям, безопаснее торговли наркотой и оружием.
Писателя Застрахуй заприметила на его авторском вечере в книжном магазине.
Импозантный такой и хорошо одетый мужчинка при галстуке.
Она сразу же достала неработающую видеокамеру и с деловым видом приникла к её видоискателю. Не сразу заметивший её усердие писатель перестал метаться по залу с собственным фотоаппаратом и, подыгрывая неожиданной 'кинооператорше' стал вещать, не вертясь и старательно артикулируя.
