в окно. На такой печке я варил щи под диктовку больной бабушки (она не могла встать с постели), когда мы жили в эвакуации в Пензе. Вот такие «буржуйки» задымили и в блокадном Ереване, жители которого в ту зиму 1992-93 года сожгли целый парк на склоне перед Верховным Советом: летом был, а весной я его уже не увидел. Сожгли аллеи на подступах к Еревану, Гюмри и другим городам. На улице часто можно было наблюдать чисто перовскую картину: дедушка тащит на санках хворост, а внук, помогавший его собирать, грустно плетется за ним.
Было холодно и темно. При свечах писал я свои шифровки, спал в теплой одежде под тремя одеялами при температуре в комнате, колебавшейся от десяти до четырнадцати градусов, сидел в рабочем кабинете, если так можно назвать гостиную дачного домика, в пуховой куртке и грелся семидесятиградусной тутовкой или армянским коньяком, что далеко не всегда помогало. Так же холодно было в президентском дворце, доме правительства, парламенте, МИДе, во всех министерствах, в Академии наук, в Университете, практически везде, куда мы ходили по долгу службы или на дружеские посиделки.
Но нас согревали добрые сердца людей. Для многих армян мы оказались единственной зримой связью с Россией, отдаление которой особенно остро ощущала творческая интеллигенция. Встречи с художниками, музыкантами, артистами, кинематографистами, писателями, архитекторами, учеными, журналистами создавали замечательную атмосферу приобщения к армянской национальной жизни, культуре, истории, позволяя проникнуться искренним сочувствием к судьбе армянского народа, понять его место в истории России и формировании русской культуры, увидеть значение Армении для нашего общего будущего и соответствующим образом влиять на Москву, побуждая ее к взаимодействию с Арменией во имя сохранения и приумножения нашего общего цивилизационного наследия. Влиять таким образом, чтобы новые отношения с Арменией развивались при осознанном понимании их особой важности для национальных интересов России. Наверное, символично то, что знакомство с Ереваном мы начали с его картинной галереи.
|
ВЕРНИСАЖ
7 и 8 ноября продолжали оставаться выходными днями. Поэтому мы, какое-то время обустраивались, а потом отправились в город и первым делом зашли в Национальную картинную галерею. День был снежный и в окна верхнего этажа галереи на нас глядел Большой Арарат или, как его любовно называют армяне, Масис. С тех пор я всегда радовался, если с утра мог увидеть этот величественный и прекрасный символ истории не только Армении, но и всего рода человеческого – ведь, судя по Ветхому Завету, именно к Арарату причалил Ноев ковчег, в Святом Эчмиадзине хранят его осколок и чтят не меньше, чем святые мощи. Нередко Масис прячется за густыми облаками, но если увидел его вечно белоснежную шапку, поздоровался с ним, значит, день будет хороший.
Галерея нам очень понравилась, и мы там впоследствии бывали не один раз – в постоянной экспозиции русской, армянской, советской и западной живописи и на выставках. Стали добрыми друзьями и с главным хранителем сокровищ галереи, ее директором Шагеном Хачатряном. Это он, несмотря на все возможные и невозможные трудности, устраивал выставки, на которых можно было увидеть, например, собранные вместе шедевры Мартироса Сарьяна (1880-1972) и двух его гениальных собратьев – Арутюна Галенца (1908-1967) и Минаса Аветисяна (1928-1975), ярчайших живописцев, мастеров экстракласса, по праву занимающих особое место в искусстве Армении.
Там же мы впервые увидели все богатство творений Акопа Акопяна, живого классика, родившегося в 1923 году в Александрии, учившегося в Париже и поселившегося в Ереване тридцать лет назад. Он очень высоко ставит таких своих современников, к сожалению, уже ушедших в мир иной, как Сарьян и Минас, но сам совсем не похож на них. Его мир не столько живописен, сколько символичен. Его Армения – не солнечная, жизнерадостная, а грустная и очень глубокая. Выставка открылась в конце ноября. На вернисаже мы не были, но пошли тогда, когда нет народу и можно спокойно и беспрепятственно смотреть картины. Мы были восхищены и оставили в книге для посетителей несколько слов во славу художника и в благодарность за его творчество. Надо сказать, буквально в эти же дни были мы в гостях у поэта Размика Давояна, где собрались его друзья- дашнаки и среди них – прозаик Рубен Овсепян, народный артист Сос Саркисян, выставлявший свою кандидатуру на президентских выборах, и депутат Верховного Совета Республики Сейран Багдасарян, возглавлявший парламентскую комиссию по Карабаху. Хозяева знали, что мне только что исполнилось 60 лет и преподнесли «Гарнийский пейзаж» Акопа Акопяна. Этот пейзаж в натуре мы видели позже в Гарни, где стоит замечательный храм Митры, божества солнцепоклонников, очень похожий на классические греческие храмы. А скалы на картине и сейчас напоминают нам с женой полюбившиеся камни Армении, с которыми мы встречались не только в горах, но и видели ежедневно из окна квартиры, смотревшего прямо на склон горы Цицернакаберд над ущельем Раздана. На этой горе – мемориал, посвященный жертвам геноцида 1915 года, учиненного армянам турецкими подонками – правителями тех времен. И такие вот ассоциации вызывает у меня «Гарнийский пейзаж» Акопа Акопяна. А с художником мы, естественно, встречались не раз к взаимному удовольствию.
В дом Мартироса Сарьяна мы тоже ходили. И не только как в музей, хотя музей очень интересный. Ходили в гости к Лазарю Мартиросовичу Сарьяну, известному композитору и приятному собеседнику, к милой Софочке, его младшей дочери, чудом уцелевшей в автокатастрофе, отнявшей жизнь у ее сестры. Софочка водила нас в мастерскую дедушки, где стоит на мольберте незавершенная картина, стены увешаны замечательными работами мастера, и сколько еще полотен просто теснятся у стен. А потом пили чай с ее мамой, музыковедом Араксией Сарьян и с четой Исабекянов.
Это еще одно артистическое семейство. Карен Исабекян – художник, сын и племянник известных художников, почти классиков. У его дяди Эдуарда мы тоже в мастерской побывали, и он показал последние работы. Пишет он почти вслепую. Может быть, поэтому его пейзаж и исторические видения окутаны какой-то особой романтической дымкой. Ему самому это нравится.
Жена Карена Исабекяна биолог Евгения Арамовна Оганян мастерит кукол в традиционных нарядах, воспитывает в студентах любовь к народному творчеству – она работает в Университете и одновременно возглавляет фирму «Армениан Арт». Кстати, в совете фирмы числятся крупнейший писатель Грант Матевосян, известный актер и театральный режиссер Хорен Абрамян, композитор и директор Консерватории Тигран Мансурян, другие видные деятели культуры. Женя сама пришла ко мне знакомиться, а с Кареном мы впервые увиделись на выставке в Американском университете. Там были и его работы – портреты, сделанные в оригинальной манере, штрихами. Я легко узнал на одном из них Сергея Александровича Амбарцумяна. А через несколько месяцев, 7 июля 1993 года, по просьбе Карена я позировал ему у него дома. Наши жены обсуждали свои дела. Два часа спустя все было закончено. На картоне появился лохматый человек с моими глазами. Моей жене портрет понравился. Карен взял с меня слово, что я попозирую ему еще раз: он хочет написать портрет маслом. Свое обещание я сдержал. Это случилось перед самым моим отъездом. Масляных красок у художника не оказалось, и он повторил эксперимент с графитными мелками. Получился совсем другой портрет – с печальными глазами, наверное, из-за предстоявшего расставания с Арменией. Этот портрет Карен оставил себе.
В самом начале нашей жизни в Ереване судьба в лице друзей из Егвар-да привела нас в мастерскую Роберта Элибекяна. Он и его старший брат Генрих (Роберту тогда шел 52-й год, Генриху было 56 лет) – очень известные художники-авангардисты, выставлявшиеся и в Москве, причем вместе с отцом, Вагаршаком Элибекяном, который взял в руки кисти, когда ему перевалило за шестьдесят и он покинул свой любимый Армянский драмтеатр в Тбилиси, где директорствовал много лет. Жена его уехала с сыновьями в Ереван, а он начал рисовать сцены из жизни старого Тифлиса в классической манере наивной (или примитивной) живописи и делал это мастерски. К моему глубочайшему сожалению, с ним познакомиться мне не удалось: он тяжело болел и 5 мая 1994 года в возрасте 84 лет скончался. Куда-то исчезли двадцать его работ из основанной им в здании, вернее, в полуподвале здания Дома дружбы кафеюшки «Старый Тифлис». Мы туда не раз заходили, интересовались и слышали в ответ: «Кафе не отапливается, картины убраны до лучших времен». Это замечательное собрание мне все же посчастливилось увидеть на месте, в “Старом Тифлисе”, через пять лет. Но и тогда, в 1992-94 годах, о том, что представляет собой творчество Вагаршака Элибекяна, я мог судить не только по альбомам. Несколько работ выставлялись в ереванской галерее «Крунк». Кое-что есть у Роберта. Собственно, в его мастерской мы и увидели в первый раз тифлисские картинки Вагаршака, которые, на мой взгляд, ничуть не уступают работам его тифлисских предшественников, таких, как Нико Пиросманишвили и Овсеп Каралян. А по мне так Элибекян даже лучше, может быть, потому, что Тифлис у него веселый, праздничный даже тогда, когда речь идет о самых прозаических буднях. Вагаршак Элибекян вполне сравним с лучшими «примитивистами» Западной Европы и США. И вот однажды Генрих Элибекян явился к нам домой и принес в подарок свое супермодернистское творение и очень симпатичный зимний Тифлис, написанный рукой его отца. Мы сняли со стены светлую лирическую акварель, подаренную мне Робертом в ноябре 1992 года, и поставили всех
