скажешь – здорово! У мальчика целый чемодан христианской литературы, прежде всего жития святых: он пишет и рисует библейские сюжеты. Незавершенные картоны будущих житийных икон дают представление об искусстве рисовальщика. Нечто подобное я видел в Национальной галерее за подписью Вано Ходжабекяна (1873-1922), свято хранимое под стеклом и занавесками, чтобы – упаси Господь – не повредил солнечный свет. А тут мальчик так рисует. Ничуть не хуже взрослого мастера. И по колористике сравнение находится легко: достаточно вспомнить миниатюры Матенадарана, а среди них работы Тороса Рослина, дошедшие до нас из XIII века. Не знаю, видел ли эти образцы маленький Геворг, но это совершенно не важно. Уж больно хороши его миниатюры и целые «иконостасы» из миниатюр. Один такой «иконостас» – житие Святого Георгия – просто потрясающая живописная работа. Нечто подобное, посвященное Святой Цецилии (Санта Чечилия), Геворг делал тогда для Папы Римского Иоанна-Павла Второго, у которого на приеме уже успел побывать. Геворг – самоучка. Сам постигает тайны Священного Писания, сам рождает прекрасные образы. Через несколько дней у меня появились две крошечные иконки – Святого Владимира и Святой Нонны. Геворг выполнил их по собственной инициативе. А в тот день, когда я был у него дома, Геворг, показав мне свой чемодан с житиями святых и замечательные «иконостасы», начал играть в заводные машинки, его отец и братья Давид и Варган устроили целый концерт, а мама угощала таном – это освежающий напиток из мацуна, армянской простокваши, который я впервые попробовал именно в доме маленького художника. Через несколько лет Геворг с родителями переехал в Россию. Он решил стать православным иконописцем и вроде бы начал учиться в школе церковной живописи Тверской епархии, ибо понял, что далеко не все секреты иконописного мастерства открыл ему Господь Бог вне школьной науки. Наверное, в пятнадцать лет учиться еще не поздно, да при его-то таланте, хотя школу хорошую можно было вполне пройти и в Ереване: земля армянская талантливыми художниками и учителями живописи не обижена, несмотря на блокаду, художественная жизнь там не умерла ни в стенах музеев и училищ, ни даже на улице.
Улица – это прежде всего «Вернисаж». Нет, конечно, это – не парижский Монмартр и не миланская Багутта, и не забор лондонского Гайд-парка вдоль Бэйсуотер роуд. Это даже не ярмарка живописи, перекочевавшая из Измайловского парка на Крымскую набережную в Москве. Но – вполне сравнимо. Во всяком случае по духу. Хотя масштабы разные, товары разные, публика разная. Ереванский «Вернисаж» в блокадную пору оброс еще и барахолкой, которая прилипла к нему неотрывно еще тогда, когда он разворачивался вокруг беломраморного памятника Мартиросу Сарьяну напротив Оперы- Филармонии. Впрочем это не совсем барахолка. Старьем здесь, конечно, тоже торгуют: книгами, пластинками, патефонами, а также самоварами, чайниками, тазами, посудой. Но в основном на «Вернисаже» продают свои изделия народные умельцы, как профессиональные, так и ставшие таковыми, лишившись обычной работы. Кстати, и в Музее народного творчества очень много блестяще выполненных изделий бывших архитекторов, учителей, инженеров, служащих, спортсменов. Много их и на «Вернисаже»: яркие гобелены, ковры, карпеты, кружева, вышитые скатерти, ювелирные творения из серебра, пепельницы, подсвечники, четки из полудрагоценного камня обсидиана, разнообразные глиняные и деревянные солонки, нарды, шахматы, шкатулки, великолепные деревянные имитации хачкаров, традиционных армянских крест- камней, украшенные тончайшим орнаментом вазы. Одну такую деревянную вазу работы известного мастера Ашота Петросяна, подарил мне на прощание президент. И два хачкара у меня есть – от Хосрова Арутюняна на 60-летие и Бабкена Араркцяна при моем отъезде из Еревана. И солонки мне дарили, и даже портрет Высоцкого на обсидиане.
Но главное на «Вернисаже» – не ремесленники или торговцы «антиквариатом», не филателисты и нумизматы, и не книжники, быстро переквалифицировавшиеся из букинистов в продавцов московских новинок. Главное – художники. Собственно, они и породили «Вернисаж» у Сарьяна в 1985 году. Инициаторами были студенты Ереванского художественно-театрального института. И мы успели застать этот еженедельный праздник на главной улице у главного театра и театральной площади, которая стала одно время местом главных политических событий – митингов в защиту демократии и независимости. Придя сюда, первым делом купили прекрасный альбом, посвященный богатому собранию русской живописи известного профессора-уролога Арама Абрамяна. Мы очень надеялись посмотреть это собрание, но нам не повезло: в музее мы бывали на разных выставках, а вот картины Абрамяна так и оставались в запасниках. Директор музея Анаит Флджян говорила мне: нет электричества, нет возможности обеспечить надежную систему безопасности и доступными грабителям могут стать бесценные творения Аристарха Лентулова, Михаила Ларионова, Натальи Гончаровой, Александра Бенуа, Михаила Врубеля, Александра Древина, Константина Коровина, Павла Кузнецова, Александра Куприна, Бориса Кустодиева, Ильи Машкова, Михаила Нестерова, Александра Осмеркина, Кузьмы Петрова-Водкина, Зинаиды Серебряковой, Мартироса Сарьяна, Александра Тышлера, Надежды Удальцовой, Роберта Фалька и многих других замечательных художников, от одного перечисления которых дух захватывает. А нужно-то всего несколько десятков метров кабеля, чтобы подсоединить музей к постоянно действующей электростанции. 19 ноября 1994 года должна была отмечаться десятая годовщина со дня открытия музея (коллекция была тогда подарена ее владельцем городу Еревану) и, напоминая об этом, я пытался побудить власти предержащие помочь музею как частице национального богатства, помочь выжить и служить людям. Сработало: музей открылся, и в сентябре 1997 года я смог в этом убедиться самолично.
Точно так же я пытался вступиться и за «Вернисаж» художников с их пейзажами, портретами, жанровыми сценками, натюрмортами, абстрактными композициями разных стилей и уровней, от мастерских работ до примитивного базарного рукоделия, среди которого впрочем нет-нет, да и проявится талантливый «наив» не хуже Пиросмани или Элибекяна. Кстати, сами художники не очень страдали от соседства с ремесленниками, а торговля старьем занимала у Сарьяна не так уж много места и ее безболезненно можно было удалить оттуда, не трогая ставшее традиционным место общения интеллигенции.
Но симпатичный мэр Еревана Ваагн Хачатрян, пришедший на смену Амбарцуму Галстяну, который ушел в оппозицию, решил, что с проспекта Месропа Маштоца пора барахолку убрать, а за «настоящими» художниками сохранить право выставлять здесь свои картины время от времени, постоянный же «Вернисаж» перенести в другое место. Эта забота о художниках вызвала у них бурю возмущения. Художники не хотели никуда уходить. В дело вмешалась милиция со свойственной ей деликатностью. Было это в начале июня 1993 года. На одном из концертов в Филармонии, что как раз напротив «Вернисажа», я оказался в компании президента и премьер-министра и завел разговор о том, что волновало художников. Меня поддержала жена президента Людмила Тер- Петросян. С нами все вроде бы согласились, что к мнению художников надо прислушаться. Но… решения городских властей никто отменять не стал. Правда, художники и их публика довольно быстро свыклись с новым местом, которое в общем-то показалось и мне не таким уж плохим, а по своим пространственным возможностям даже более удобным. Дело в том, что художникам отвели площадь значительно большую, чем они имели в сквере у Сарьяна. Разместились они в тени деревьев, на аллеях, ведущих от Дома кино в сторону Национальной галереи. На этой же обширной прямоугольной площади нашли спокойно и свободно свое место ювелиры, резчики по камню и по дереву, ковроткачи, вышивальщицы, книжники, нумизматы, филателисты и все те же барахольщики, но никто не мешает друг другу, да и площадь эта совсем не на отшибе, а скорее тяготеет к центру. К тому же и на старом месте воскресная торговля живописью тоже возобновилась.
Мы с обитателями «Вернисажа» общались часто, нас там встречали как своих, иногда от всей души дарили то картину какую, то, скажем, нечто вроде иконописного портрета Св. Василия Неокесарийского, выполненного сочными красками юношей-инвалидом, отец которого решил непременно вручить ее российскому послу «от имени благодарного армянского народа». Часто приходилось отказываться от подарков, зная, что люди пришли сюда заработать на жизнь. Колечки и крестики из серебра с обсидианом наши женщины, конечно же, покупали.
По «Вернисажу» просто интересно было ходить, глазеть, обмениваться репликами со знакомыми людьми. Там часто мы встречали Пашу Джангирова, архитектора по образованию, графика по призванию и журналиста по случаю. Это он, увидев меня в декабре 1993-го на «Вернисаже», сообщил читателям еженедельника «Урарту», что посол, которого Козырев «задержал» в Москве в порядке демонстрации недовольства поведением армянского правительства (хотя оно было ни в чем не повинно, но об этом рассказ впереди), вопреки слухам, вернулся в Ереван и уезжать по собственной воле не собирается, что соответствовало действительности. Я тогда уезжать не собирался.
Там же, на «Вернисаже», я любил встречаться с Шмавоном Шмавоняном, с которым познакомился не совсем обычным образом. В феврале 1993 года привез я из Москвы от Юры Пирумяна, командира Первого взвода 28-й сотни защитников Белого дома образца 1991 года, краски дотоле неизвестному мне художнику по имени Шмавон. Художник пришел, как водится, с подарком – небольшим полотном с изображением двух женских силуэтов, выполненных в каких-то радостных, летних тонах, очень
