– Жак Буше на связи, сэр.
– Как проходит эвакуация?
– Забрали всю руду и людей, что были на поверхности. В штольне осталось около двенадцати человек. Пришлось размонтировать роботов, сэр. Если будет возможность, мы вернемся и...
– Я понял, Буше. Уверен, что другого выхода не было. Вы приняли правильное решение.
– Это не я, сэр. Здесь командовала бригадир Лив Уиллер. Так уж получилось, что она все организовала, сэр.
– Ладно, это потом. Что можно сделать для тех, кто не смог подняться на поверхность?
– Уиллер вылетела за ними, сэр, – Буше кашлянул, – однако, боюсь, ей не удастся к ним прорваться. Там сейчас сущий ад, массив над штольней идет трещинами, вот-вот будет новое извержение.
– Значит, остается только молиться, – сказал Макнамара. – Вы дотянете до базы с таким грузом?
– Дотянем.
– Будьте на связи, Буше.
– Понял, сэр.
Макнамара поднялся из-за стола, встал перед мониторами, слитыми в один большой экран, и покачался с пятки на носок. Через микрофон, установленный в глидере Буше, были слышны гул и взрывы в каньоне.
Глидеры проползли над озером, забитым стволами деревьев. Лава с южного склона уже достигла берега и, шипя, скатывалась в воду. Смолистые сосны пылали, будто политые горючим.
– Завораживающее зрелище, – ни к кому конкретно не обращаясь, негромко сказал Макнамара.
– Температура лавы может достигать двенадцати тысяч градусов, – услужливо сообщил ди Кайен.
– Значит, вы все-таки кое-что знаете о вулканах, – криво усмехнулся Макнамара.
Флитвуд поморщился – неприятно было смотреть, как его заместитель по геологоразведке лебезит перед шефом.
Глидеры поднялись над невысокой западной стеной, развернулись и повисли, покачиваясь в воздухе. Люди в грузовых отсеках поднялись на ноги и все, как один, повернулись к руднику.
– В чем дело, Буше? – спросил Макнамара. – Почему остановились?
– Хотим дождаться Лив Уиллер, сэр.
Макнамара промолчал, но взглянул на часы.
В каньоне поднялся ветер – восходящие потоки воздуха разорвали дымную пелену. Минута или две прошли во всеобщем молчании, нарушаемом лишь взрывами и треском пожара, как вдруг над плато взлетели клубы дыма, тучи песка и камней.
Тяжкий удар заставил людей в глидерах пригнуться.
– Все, уходите, – приказал Макнамара.
– Сэр, еще пять...
– Вы слышали, что я сказал, Буше. Если не хотите вылететь с работы, уходите оттуда, – Макнамара покосился на ди Кайена, – и не вздумайте сказать, что у вас отказывает связь.
Внезапно из провала штольни вырвался вал огня вперемежку с раскаленными обломками породы.
– Все... – охнул кто-то.
– Смотрите, – закричал чей-то надорванный голос.
Из пламени, бьющего, словно из маршевых двигателей звездолета, вырвался заваленный на плоскость глидер. Вот он выровнялся и стал набирать высоту, уходя от преследующего его огня.
– Увеличение на машину! – рявкнул Макнамара.
Камера выхватила мчащийся через каньон глидер. В грузовом отсеке уродливо высилась странная конструкция, до отказа забитая людьми. В кабину, рассчитанную на двоих, набилось не менее семи человек.
Макнамара пригляделся и восхищенно выругался. К бортам грузового отсека (поскольку в сам отсек она не помещалась) была приварена прочная и громоздкая кабина проходческого комбайна. Ну еще бы, если бы людей просто погрузить в грузовой отсек, то до поверхности доехало бы жареное мясо...
– Буше, возьмите с глидера Уиллер несколько человек, у нее явный перегруз, да и аэродинамика ни к черту, и уходите оттуда. И держитесь как можно ниже над равниной – если вулкан взорвется, западная стена прикроет вас. Взрыв может быть очень сильным.
– Есть, сэр!
Макнамара отключил экраны.
– Флитвуд, подготовьте отчет обо всем, что здесь произошло. С вами я поговорю после. Сколько им лететь?
– С такой перегрузкой не менее часа.
– Я пока возвращаюсь на шаттл, – заявил Макнамара, направляясь к двери. Словно что-то вспомнив, он остановился: – Да, ди Кайен, можете собирать вещи. В ваших услугах корпорация больше не нуждается. А вы, Флитвуд, пригласите-ка сюда эту непослушную Уиллер...
Все начинается...
– Нет, Таисия Марковна, больше не смогу, ей-богу, – сказал Бергер, отдуваясь и вытирая потный лоб платком.
– Так только ж начали чаевничать, Константин Карлыч! Ну, еще чашечку. – Женщина сняла с самовара заварочный чайник, от души налила в чашку Бергера заварки, повернула краник у самовара, добавляя кипяток: – Вот. Ешьте, пейте, вот сметанки еще, хлебца. В своих столицах так не покушаете.
Бергер обреченно вздохнул и отпустил ремень на брюках еще на одну дырочку. Сказать по правде, он и сам не мог оторваться от простого угощения, которым его потчевала Таисия – жена друга детства Касьяна Полубоя, Кондрата Пилипенко. Это был обед, растянувшийся почти до ужина. Поскольку Кондрат с утра сказал, что будет только к вечеру – сосед-фермер попросил помочь наладить уборочный комбайн, – Бергеру пришлось есть за двоих. Сначала была закуска: холодец с хреном, соленые грибочки под фирменный Кондратов самогон, крепостью под шестьдесят градусов. Потом Бергер навернул миску борща, на второе съел тарелку жареной картошки с тушеной свининой и вот наконец добрался до чая. Причем под чай были свежие пышки, еще горячие, и сметана только что из сепаратора. Оторваться от такой вкуснотищи было нельзя, и Бергер уже всерьез опасался, что из-за стола не встанет.
Он прилетел на ферму к Кондрату вчера утром – в Нелидовке, где жили отец и мать Полубоя, ему сказали, что Касьян погостевал два дня, заскучал да уж дней десять как подался к старому приятелю. Однако и у Кондрата Полубоя не было. Через двое суток после своего появления Касьян взял продуктов, прихватил охотничий лучевик и двинул на Змеиное плато. Кондрат, вспоминая, как пробовал отговорить приятеля, только крутил головой:
– Ничем его не прошибешь! Он еще пацаном упрямый был, а теперь и вовсе с ним сладу нет. Тем более что с ним его зверушки – две дикуши. Вот втроем они и пошли на плато. А ты, Константин Карлыч, оставайся. Поселим тебя в комнате Сережки – он у нас в интернате, в Каменном Донце. Школы у нас поблизости нет, до семи лет его Таисия кое-как учила, а теперь вот пришлось в город отправить. Касьян обещался через двое-трое суток вернуться.
Бергер с благодарностью принял предложение.
До того как уйти на плато, Полубой со своими зверюгами уничтожили волчью стаю, которая терроризировала окрестных фермеров. Здесь, в предгорьях, благодаря водоразделу земля не испытывала недостатка во влаге, климат был мягкий и урожаи на редкость высокие. Выращивали картофель, другие овощные культуры, разводили свиней, овец, птицу. И все бы хорошо, но вот волки, особенно зимой, лютовали страшно. Бывало, что и на людей нападали. Летом было поспокойней, однако то у одного фермера, то у другого задирали корову или отбивали от отары пару-тройку овец, а на следующий день хорошо, если от них находили разодранные шкуры.
За рюмкой, когда Кондрат выкладывал приятелю местные новости, заодно пожаловался и на волчий беспредел. Местного-то волка не так-то просто взять. Вон под Каменным Донцом и поместья есть с псарнями, и турбазы с псовой охотой. Так там о такой напасти уж давно не знают. Там, почитай, каждую осень зверя травят. Вот зверь и не озорует шибко. А у нас в глухомани... Может, хоть господин отставной майор себе поместье с псарней здесь заведет, подначил он приятеля. Полубой только хмыкнул – тоже мне, беда, чем здорово обидел подвыпившего Пилипенко. Однако успокаивать не стал, а утром, чуть свет,
