Они были тощие, с выступающими костями, а головы их были маленькие и удлиненные. Кожа серебристо- серая, морщинистая, поэтому даже младенцы имели лица, казавшиеся безнадежно старыми. На них была одежда, но у большинства оставались лишь слабые ее признаки, а одетые наиболее экстравагантно носили только штаны до колен и драные, заношенные куртки.
Как только толпа собралась — не вокруг нас, а по бокам, — я заметил, что никто из них ничего не нес в руках. Ни инструментов, ни оружия. Не было и признаков того, что хоть кто-то из них имеет занятие, от которого его оторвало наше появление, за исключением некоторых детей, забросивших свои игры с булыжниками, чтобы поглазеть на нас.
Никто даже не попытался подойти к нам поближе. Никто не встал на пути. Пока мы шли по улице! они просто стояли и смотрели на нас, причем не все, а затем пошли следом, так что увязавшийся за нами хвост становился больше с каждой минутой.
— Если это потомки тех, кто построил Асгард, — пробормотал я, — то можете считать меня сыном беззубого тетронца.
— Они деградируют, — заметил Мирлин. — Они могут быть потомками кого угодно. По тому, что они сейчас собой представляют, нельзя судить, какими они были раньше.
— Наследственная деградация или зависимость от машин? — поинтересовался я. — Это миф. Теория, будто эволюция начинает идти в обратном направлении, когда прекращается естественный отбор, — заблуждение. Устранение фактора отбора может остановить замену посредственных генов более хорошими, но оно не может спровоцировать замену нормальных генов на худшие. Организм всегда старается освободиться от вредных мутаций.
— Вовсе нет. Если представители этой расы когда-то были гораздо выше ростом, чем сейчас, то их обмельчание вызвано не генетическими отклонениями, а плохим питанием и психологическим настроем на маломерность. Если их кажущаяся глупость действительно имеет место, она передается через культуру. Как ни крути, а фактор отбора здесь присутствует. Он просто обязан быть. За пределами города условия отвратительны. Если б они жили там, то давно бы пустили наших сумасшедших друзей на легкую закуску. А на нас они реагируют так потому, что не видят причин опасаться… И даже более того, именно поэтому они реагируют, а не игнорируют нас. Что подразумевает…
— Гиганты в термоскафандрах здесь зрелище знакомое, — закончил за меня Мирлин. Он постарался придать голосу интонацию сомнения в своих словах.
— Не в термоскафандрах, — ответил я. — Но, возможно, в стерильных костюмах. Никто не заставит меня поверить, что городское освещение продолжает светить лишь благодаря собственной системе самоподдержания, в то время как пригород давно уже превратился в ад. Кто-то сюда приходит. Кто-то снизу. Они не пользуются той шахтой, через которую пришли мы. Следовательно — другой.
— Выдаешь желаемое за действительное, — сказал Мирлин.
Разумеется, он был прав. Мои умозаключения целиком были направлены именно в эту сторону. Но их логический фундамент страсть не затрагивала.
Я остановился и обернулся, чтобы рассмотреть следовавшую за нами толпу. Их было, пожалуй, сотни четыре с лишним, в основном — взрослые. Те, кто отсеялся или же вовсе не присоединился к шествию, были дети.
Когда остановился я, остановились и они. Мирлину пришлось вернуться на несколько своих гигантских шагов. — Что это? — спросил он.
— Проявление желаемого в действительности, — сказал я. — Да посмотри же ты на них, черт побери! Во всем этом должен быть смысл. Это не детская глупость пополам с любопытством. Это ответная реакция, каким-то образом запечатленная в их сознании, и в ней должно быть рациональное зерно. Не ты ли задал вопрос 'что это?'.
Он посмотрел на них с высоты собственного роста.
— Странно все это, — согласился он. — Но меня ни о чем не спрашивай. Помни, я всего лишь бедный андроид.
Он обвел толпу ищущим взглядом, как бы задаваясь вопросом, могли ли они докатиться до такого состояния, если технология, позволившая создать Мирлина, у обитателей Асгарда была когда-то обычным делом. Я же эту гипотезу отверг. Верна она или нет, но помощи от нее не было ровным счетом никакой.
— Они идут за нами, — сказал я, — потому что ожидают получить какое-то вознаграждение. Подачку.
— Возможно, они принимают нас за богов, — рискнул предположить Мирлин. Вероятно, они ждут чуда — или просто какого-то слова и одобрительного жеста.
Я не стал на это отвечать. Просто разглядывал море морщинистых лиц, выискивая среди них хоть одно с признаками одухотворенности. Мне нужен был лидер. Мирлин развернулся, готовый идти дальше, но, когда я остался стоять на месте, остановился и он.
Никто никуда не спешил, но в конце концов напряжение оказалось для них слишком большим. Они вытолкнули из своих рядов одного, и ему ничего не оставалось, как взять на себя ответственность. Он вышел вперед, остановившись в нескольких метрах, украдкой глянул в лицо Мирлину (есть ли во вселенной хоть одно место, где люди не связывали бы высокий рост с верховной властью?) и начал говорить.
Не было ничего удивительного в том, что это оказался не пангалактический пароль.
Я замахал рукой, чтобы дать ему понять: я не знаю его языка; постучал по шлему — показать, что я его не слышу; поводил указательным пальцем одной руки по ладони другой — предложил ему попробовать написать все сказанное на своем языке. Тот не слишком быстро схватывал, чего от него хотят, и мне пришлось продолжить пантомиму. Я показал в,?етыре разные стороны и попытался дать понять, что не знаю, куда идти. Я сымитировал ходьбу, стараясь донести до его сознания, что хочу взять его в провожатые. Некоторое время казалось, что все мои усилия потерпели неудачу.
Однако в толпе произошло брожение. Какой-то местный гений наконец-таки догадался, что все мы топчемся на месте, потому что никто не знает, куда нам идти, и решил, что настал его черед подумать о конечной цели маршрута. Растолкав толпу, он выскочил вперед, несколько минут о чем-то горячо поговорил с первым, выиграл спор и вышел впереди нас.
Я отдал ему честь по-военно-космически и произнес:
— Отведи меня к вашему вождю.
После чего процессия двинулась дальше. Он продолжал идти в том же направлении, в котором мы двигались до остановки, не отклоняясь ни вправо, ни влево так долго, что я начал сомневаться, а ведет ли нас этот человек, или просто идет первым по тому пути, который мы якобы выбрали сами.
С возобновлением движения толпа опять стала расти, но медленно. Многие откололись, вероятно, потому, что мы завели их дальше, чем они намеревались пройти, и общее число участников ни разу не превысило тысячной отметки. Город явно был рассчитан на гораздо большее количество людей, чем сейчас в нем жило, но тем не менее, на мой взгляд, сейчас его население имело разумную численность. Это была не просто семейная группа, однако концепция семьи здесь вполне могла иметь место.
Наконец мы все-таки свернули в сторону и тут же оказались в новой части города, где полуразрушенные жилые дома уступили место более крупным зданиям, преимущественно общественного назначения. Большинство их гораздо сильнее пострадало от разрушительного действия времени, чем здания попроще, и лежали грудой развалин или торчали тощими скелетами каменных колонн и обвалившихся арок. Перекрещенные длинные тени лежали на растрескавшейся и закопченной мостовой, по которой мы шли, особенно когда приходилось пересекать открытые площади, где расстояние между фонарями было непостоянно.
Едва я увидел место, куда вел нас провожатый, сердце мое учащенно забилось. Это был сферический купол, ослепительно ярко освещенный изнутри, так что лучи света снопами били из многочисленных круглых окон. Из всех зданий он один выглядел не затронутым всеобщим упадком. Да он к ним и не принадлежал.
Гид подвел нас прямо к двери — большому круглому порталу, похожему на воздушный шлюз гигантского межзвездного фузовоза. Здесь он отошел в сторону и знаками предложил нам приблизиться к двери, одновременно показывая, что дальше мы должны идти без него.
Мы бы и сами пошли, если бы дверь не была плотно закрыта, а у нас имелась хоть малейшая идея, как открыть ее. Рядом с дверью находилось некое подобие панели, укрепленной на покатой поверхности
