весла правого борта «Элиссар». Семидесятитонная римская трирема на скорости одиннадцать узлов всей своей массой ударила по пятнадцатифутовым веслам, и карфагенских гребцов сорвало с мест, разбросав, словно тряпичных кукол. Одни весла сломались, другие выдержали, ударив рукоятью по гребцам. В тесном пространстве нижней палубы прикованным рабам бежать было некуда, и к тому моменту, когда «Аквила» поравнялась с «Элиссар», гребная палуба карфагенской галеры была завалена изломанными телами.
— Абордажные крючья! — приказал Аттик, когда бак «Аквилы» поравнялся с кормовой палубой врага.
В ту же секунду четверю матросов перебросили крючья с четырьмя лапами через узкое пространство между галерами. Не успели крючья впиться в палубу «Элиссар», как легионеры подхватили концы привязанных к ним веревок и потянули изо всех сил. Расстояние между галерами сократилось до шести футов. Септимий вскочил на поручень правого борта, без труда удерживая равновесие с гладием в одной руке и гоплоном в другой.
— Бойцы «Аквилы», за мной! — крикнул он и перепрыгнул зияющую пропасть между двумя галерами, уверенно приземлившись на кормовую палубу карфагенского судна.
Морские пехотинцы ответили боевым кличем и без колебаний прыгнули через поручни на вражескую трирему. Каждый из них жаждал первым пролить кровь карфагенян. Септимий атаковал ближайшего воина и, используя инерцию прыжка, с силой ударил его щитом. Противник отлетел, сбив с ног кого-то стоявшего сзади. Несколько карфагенян, остававшихся на кормовой палубе, отступили, не дожидаясь столкновения. Аттик и Луций с топорами в руках прыгнули на палубу карфагенской галеры вслед за легионерами. Им требовалось лишь несколько минут, чтобы исполнить задуманное, но это время будет оплачено кровью Септимия и его людей.
Услышав боевой клич морских пехотинцев, перепрыгивавших через поручни «Элиссар», Гиско разозлился — слишком уж резко изменилась ситуация. Воздух вокруг него наполнили крики раненых и умирающих, а на нижней палубе все еще царил хаос, вызванный ударом римской триремы по веслам правого борта. Ряды его абордажной команды расстроились под градом пилумов, и люди растерялись, не в силах сосредоточиться или держать строй.
— Бойцы «Элиссар», за мной! — зарычал Гиско и бросился с бака на корму.
Ветераны среагировали быстрее новобранцев, и поэтому атака получилась нестройной, но ярость бросила воинов на другой конец галеры. Они со всего размаху налетели на боевой порядок римлян, но были остановлены почти сплошной стеной из щитов.
Гиско уклонился от выпада римского легионера и полоснул клинком по бедру противника. Меч глубоко вонзился в плоть, и римлянин вскрикнул от боли, но оружие адмирала, собиравшегося нанести смертельный удар, было остановлено другим римлянином, который от обороны перешел к яростной атаке. Гиско сразу же понял, что каждый легионер сражается не только самостоятельно, но и согласует свои действия с другими, и эта координация гасит боевой порыв карфагенян. Адмирал возобновил контратаку, и его ярость стала примером для остальных. Нет, «Элиссар» так легко не возьмешь.
Боевой клич карфагенян стал громче, и они предприняли еще одну попытку прорвать строй римлян. Этот звук подстегивал Аттика и Луция; истекая потом, они рубили румпель, пытались отделить его от руля. Старое дерево оказалось твердым, как железо, но с каждым ударом от румпеля отлетали щепки, и четырехдюймовый брус уже был наполовину перерублен.
На главной палубе Септимий заметил образовавшуюся в боевом порядке брешь и немедленно отправил лучших воинов, чтобы закрыть ее. Через две минуты яростной схватки строй был восстановлен, и наступление карфагенян остановилось. Но резервов больше не осталось. Следующую брешь закрыть не удастся. Если карфагеняне снова прорвут строй, сражение станет беспорядочным, и шанс для отхода будет потерян.
Наконец под ударами Аттика и Луция румпель сломался. Теперь, даже если карфагенская галера сможет набрать ход, потеря руля сделает ее бесполезной.
— Септимий! — крикнул Аттик. — Отходим!
Центурион услышал сигнал.
— Прекратить бой! — скомандовал он, и легионеры тут же отступили на кормовую палубу.
Почувствовав, что больше не встречают сопротивления, карфагеняне остановились, и между боевыми порядками противников образовался просвет.
Двадцать триариев, остававшихся на «Аквиле», обрушили град копий на фланг карфагенян, задержав их наступление и выиграв жизненно важные мгновения, чтобы морские пехотинцы успели вскочить на кормовые поручни и вернуться на «Аквилу». Через несколько секунд основная масса легионеров уже была на борту римского судна — оставалась лишь небольшая группа во главе с Септимием. Под почти непрерывным градом копий карфагеняне вновь ринулись в атаку, ведомые неистовым адмиралом, жаждавшим уничтожить оставшихся римлян. Веревки абордажных крючьев были перерублены в ту самую секунду, когда Септимий последним прыгнул на палубу «Аквилы».
Гиско оставалось лишь в бессильной ярости смотреть, как снова заработали весла римской галеры, торопившейся уйти от преследования. Флот карфагенян по-прежнему находился на расстоянии двух тысяч ярдов и уже не мог преградить римлянам путь к устью пролива. Окружавшие адмирала воины столпились у кормовых поручней и выкрикивали оскорбления в адрес трусливых римлян. Гиско молчал, впившись взглядом во вражескую трирему. На баке он заметил двух людей, стоявших рядом, плечом к плечу. Тот, что повыше, был центурионом морских пехотинцев — Гиско видел его во время боя. Это командиры, понял адмирал, и они тоже пристально вглядываются в него. Их лица прочно запечатлелись в его памяти. Когда расстояние между кораблями увеличилось до ста ярдов, римская галера начала разворот, чтобы снова взять курс на север.
— «Аквила», — прочел Гиско надпись на корме.
Мысленно он принес клятву богам, что когда-нибудь захватит эту галеру и отомстит всем, кто был на ее борту.
ГЛАВА 2
Свежий ветер наполнил широкое полотнище из грубой ткани, и парус с треском раскрылся, натянув снасти бегучего такелажа. Через несколько мгновений «Аквила» уже делала пятнадцать узлов; форштевень галеры рассекал волны, на бак летели брызги. Управление галерой требовало необыкновенного мастерства и полной сосредоточенности, и Аттик увидел, как напряглось лицо Гая, старавшегося удержать курс. Одна ошибка — и корма галеры развернется по ветру. Тогда нагрузка на парус станет слишком велика: могут порваться снасти или сама ткань. Или того хуже: такелаж выдержит, и под напором ветра опрокинется сама галера.
Аттик молча наблюдал, как опытный рулевой ловит господствующий ветер, осторожно маневрируя, пока галера не развернулась в точном соответствии с направлением и силой ветра. Убедившись, что Гай уверенно ведет корабль, Аттик оглянулся и посмотрел поверх кормового поручня — не преследуют ли их карфагеняне. Теперь «Аквила» была уже в четырехстах ярдах от мыса на северо-восточной оконечности Сицилии. Пунийцы не стали преследовать их за пределами пролива.
Спасение вызвало у Аттика противоречивые чувства. Умом он понимал, что бегство было единственным способом избежать гибели, но отступление в бою с карфагенской галерой означало, что капитан первый раз в жизни бежал. Пустынное море позади «Аквилы» дразнило отсутствием врага, и Аттик в гневе ударил кулаком о кормовой поручень. Убежденность в правильности принятого решения не помогала побороть ощущение унизительности бегства.
Септимий молча стоял рядом с Аттиком. После боя на борту вражеской галеры он не досчитался восьмерых легионеров, в том числе шести гастатов, молодых солдат, причем для многих из них этот бой был первым. Оставалось лишь надеяться, что все они погибли от меча и ни один не остался лежать раненым на
