ослаблению его, — он поступает неверно. Разве вы считаете, что этот указ — необходим для Гаэлона?
— Конечно нет, — пожала плечами Лития. — Но дело не в смысле самого указа. А в том, что это, возможно, временная мера, и по-другому в данный момент поступить просто нельзя…
— Дело именно в смысле указа. Запрет на занятия магией — страшный удар по могуществу государства. А значит, этот запрет преступен. И никакие причины преступления не оправдывают. Долг короля — невыносимо тяжкий Долг. И, если брат Эрл оступился под этой ношей, наш Долг обязывает нас подставить ему плечо.
Принцесса молчала, опустив голову. Эти простые истины были так естественно понятны ей на Туманных Болотах! Когда она жила и училась в Укрывище, она и сама начала уже думать так, как болотники. Но возвращение в Большой мир незаметно, исподволь и понемногу вновь изменяло ее. Нет, не делало ее прежней, той, которая полагала жизнь болотников чем-то наивным и мало привязанным к реальной действительности. Ее снова повернуло к мысли, что Большой мир слишком силен, чтобы победить его методами рыцарей.
Казалось бы — как это просто! Не лгать, не ловчить даже в ничтожных мелочах, никогда не сворачивать с избранного когда-то раз и навсегда пути: даже если перед тобой непреодолимая преграда, которую разумнее было бы обойти окольной дорогой. Не выбирать из двух зол меньшее, по той только причине, что ты вообще чужд злу во всех его проявлениях, по той только причине, что стоишь по другую сторону зла.
Почему она опять стала сомневаться, что можно прожить, руководствуясь принятыми на Туманном Болоте принципами и ничем более?
Потому что знала, — Большой мир сильнее всякого своего обитателя. Большой мир пока что сильнее и ее самой, лишь немного глотнувшей из глубокого колодца познаний, который сотни лет рыли поколения рыцарей Болотной Крепости Порога.
Лишь сами болотники — они сильнее Большого мира. Но их здесь — всего-то двое. Сумеют ли они победить?..
Впереди — на дороге, над одним из дальних холмов — заклубилось облако пыли. Еще раньше путники услышали дробный перестук копыт. Оттар встрепенулся.
— Ого! — сказал он. — Кажись, встречать нас едут. Не меньше полусотни всадников. То есть ровно полсотни… — Вытянув шею, Оттар чутко прислушивался, привычно определяя на слух то, чего не мог увидеть: постижение искусства видеть и слышать, как и было обещано северянину, продолжалось на протяжении всего пути из Туманных Болот. — И еще что-то… Телега — не телега… Ход легкий… Не телега, карета!
Он оглянулся на Кая и, получив от того одобрительный кивок, заговорил быстрее:
— Кони у всадников добротные, откормленные, но им тяжело… значит, рыцари в полном вооружении… Идут рысью. Шеренгами по пятеро всадников — как раз столько, сколько вмещает ширина дороги… Только рыцари, оруженосцев либо простых всадников среди них нет. Хотя… — Северянин мучительно наморщился. — Вроде бы один из всадников, что впереди скачет, без лат, да и конь его без брони — больно легко идет… Только вот… брат Кай… — закончив слушать, Оттар снова обернулся к юному болотнику, — не выйдет ли, как в прошлый раз, а? Ежели опять появится эльф и попытается ее высочество уволочь?
— Ежели опять появится эльф и попытается ее высочество уволочь, — в тон северянину ответил Кай, — то именно так, как в прошлый раз, и выйдет. Мы обязаны подчиняться воле короля, а не воле существа, не принадлежащего к человеческой расе.
— Но я думаю, — вступил в разговор Герб, — что твое беспокойство, брат Оттар, напрасно. Его величество извещен о том, что мы подъезжаем к Дарбиону, и те, кто скачут навстречу, посланы его волей, чтобы встретить нас и проводить во дворец.
— Да я и не беспокоюсь нисколько! — возразил Оттар с некоторой поспешностью, по которой можно было определить, что он как раз и беспокоится.
Очень скоро отряд из Дарбиона показался на вершине холма. Впереди отряда действительно летела закрытая карета, влекомая четверкой белых коней с гривами, выкрашенными в разные цвета: красный, черный, золотой и синий. Один из всадников, оторвавшись от своей шеренги, обогнал карету и, взмахнув рукой, отдал короткий приказ следующим за ним рыцарям. И рыцари в сверкающих под лучами полуденного солнца доспехах растянулись на холме и у подножия его широким полукругом, который как бы стремился уловить едущих по дороге путников. И от этого полукруга отделились трое: двое рыцарей и один человек — как и услышал рыцарь Северной Крепости, облаченный не в доспехи, а в камзол придворного, и при этом совсем безоружный. Трое всадников поскакали навстречу путникам. Каретный кучер, приподнявшись на козлах, свистнул и взмахнул длинным кнутом — и карета устремилась вслед за всадниками.
Принцесса и рыцари придержали коней, поджидая едущих к ним. А те осадили скакунов и спешились, не доехав до путников десяти шагов. Карету кучер остановил еще дальше — шагов за пятнадцать. Дальнейший путь трое встречающих продолжали пешком.
— Господин Гавэн! — вдруг ахнула Лития, узнав в придворном человека, занимавшего должность первого министра при ее отце, короле Ганелоне Милостивом. На лице принцессы отразилось недоверие, сквозь которое проглянули первые искорки зарождавшегося гнева.
— Ваше высочество! — почтительно выдохнул Гавэн, опустившись на одно колено перед принцессой сразу после того, как то же самое проделали подошедшие с ним рыцари. — Никакими словами не выразить мою радость от долгожданной встречи с вами! Приветствую и вас, доблестные рыцари, — поднявшись с колен, поклонился первый королевский министр рыцарям Братства Порога — каждому по отдельности. — От самого его величества короля великого Гаэлона Эрла Победителя, от всех преданных слуг его — позвольте мне благодарить вас за верную вашу службу!
— Мы принимаем твою благодарность, господин первый министр, — сказал Кай, внимательно глядя на Гавэна. — Хотя она несколько преждевременна. Поскольку служба наша еще не закончена. Да и не ради благодарности мы служим.
— Не ожидала увидеть тебя, господин Гавэн, ни здесь и сейчас, ни когда-либо еще, — медленно, словно подбирая слова, проговорила Лития. — Ведь, после того как заговорщики лишили жизни моего отца и верных ему людей… — принцесса подчеркнула последние несколько слов, — ты остался при дворе — служить узурпатору гаэлонского трона.
В глазах Гавэна что-то блеснуло… То ли тревога, то ли злость. Впрочем, он тут же смиренно опустил голову. И заговорил спокойно и размеренно:
— Константин и те, кто были с ним, оставили меня в живых. Клянусь, ваше высочество, я не вымаливал себе пощады. Хотя, признаюсь, в те страшные дни я каждую минуту со страхом ожидал, когда придут за мною, чтобы волочить в тюремные подвалы или на плаху… Но… Как и все долгие годы, что провел я при дворе подле его величества Ганелона Милостивого, я оставался едва ли не единственным, кто держал в голове важные дела Дарбиона и всего королевства. — Вероятно, для пущей убедительности Гавэн прикоснулся колбу кулаком, в котором сжимал берет, украшенный длинными перьями. — И Константин сохранил мне жизнь. Константин сохранил мне жизнь, потому что я был нужен ему, да, — договорил он. — Но я был нужен и Гаэлону.
— Ты стал служить Константину! — выкрикнула Лития. — Тому, кто подло умертвил моего отца и твоего господина!
— Я служил Гаэлону, ваше высочество, — мягко возразил Гавэн. — Во всем Дарбионском королевском дворце вы не найдете человека, кто стал бы утверждать обратное. Я не клялся в верности узурпатору. Я просто выполнял свой долг.
— Ты присягал Ганелону Милостивому! — воскликнула принцесса.
Гавэн на мгновение поднял взгляд на Кая.
— Сэр Кай тоже приносил клятву верности его величеству Ганелону Милостивому, — сказал первый королевский министр. — Но… должно быть, вы помните, ваше высочество, заговорщики оставили ему жизнь. Как и мне.
— Сэр Кай выполнял свой долг!
— Как и я, — веско произнес Гавэн.
Кажется, принцесса собиралась сказать что-то еще, но… неожиданно замолчала. А первый министр
