общий круг. — Анжела приехала к нам из Мюнхена.
Фамилии она не назвала; происхождение этой женщины так и осталось для всех загадкой. Анжела с Люсиндой с понимающим видом переглянулись — о Господи, они наверняка отрепетировали это заранее! Теперь настала пора познакомить публику со вновь прибывшим кордебалетом: Оскар Ритфельд, маленький своенравный человечек, каким-то неопределенным образом связанный с господином Якобом Роше. Археолог? Из-за очков на Гривена посмотрели добрые глаза, воспринимающие его персону как извлеченную из-под векового спуда, однако не слишком значительную находку. Не сравнить с пронзительным взглядом некоего Джулиана Сполдинга. Интересно, что, представляя этого человека, Люсинда ни слова не сказала о том, чем он занимается.
— Я рад, что мы наконец познакомились. — По-немецки он говорил уверенно, хотя и с каким-то забавным акцентом. Американец? Простое рукопожатие превратилось чуть ли не в единоборство. — Фройляйн Краус столько мне о вас рассказывала!
Ладно, моя дорогая, какого черта все это должно означать? Но Люсинда никак не реагировала на его тайные сигналы.
— Пойдемте, Анжела, я хочу вам кое-что показать. Конечно, вам следовало прийти пораньше. — Она указала на радиатор ледяной машины, уже довольно сильно в подтеках. — Представьте себе только, каково это будет, сидеть в этой машине, наблюдая за тем, как мимо проносится остальной мир!
Гривен вполне представил. Он отколол бы эту сосульку и засадил ей прямо между глаз…
— Дорогая! Можно тебя на минуточку?
— Не сейчас, Карл. Я…
Она не успела больше сказать ничего — Гривен схватил ее за запястье и поволок в сторону. Фриц убрал руки с клавишей. Люди начали оборачиваться… Эрих… даже Элио. Но Гривену было наплевать. Ногой он открыл дверь на кухню, подождал, пока та не затворилась за ними, успел подумать о том, какие сейчас у них за спиной пойдут пересуды.
— Мне больно!
Люсинда потерла запястье, но тут же сообразила, что на сочувствие Гривена ей нечего и рассчитывать.
— Что ты сказала ей? — Гривен не стал дожидаться ответа. — Да нет, начнем с того, что Анжела Раубаль вообще тут делает? И кто эти мужчины? Ты что, совсем спятила? — Он перевел дыхание, обнаружил, что на всякий случай поднял обе руки, защищая щеки от возможного удара. — Тебе это, наверное, доставляет удовольствие — отколоть со мной такой номер!
— Ничего я ей не сказала… Я имею в виду, насчет машины. Ты ведь сказал мне держаться так, словно машина и вправду наша.
— Но не в присутствии же тех, кому известна подоплека! Гитлер у нее с одного боку, Гели — с другого, черт его знает, что они втроем могут выкинуть. Где твое благоразумие?
— Но она сама позвонила мне! — У Люсинды, судя по всему, имелась заранее подготовленная линия обороны. — Анжеле нужно было с кем-нибудь поговорить. — Она потупилась. — Тебя не было, я чувствовала себя такой одинокой и… мы решили встретиться, вот и все. И я понимаю Анжелу. Понимаю, как нелегко ей приходится. Именно это и утверждал Маркс. Нам всем нужен какой-нибудь опиум. В ее случае это религия. Она взяла меня на собрание. К мормонам. Ты, должно быть, о них слышал.
Гривен и впрямь слышал о них краем уха, ему не хотелось углубляться в эту дискуссию, по крайней мере сейчас.
— Ты пошла в церковь? Удивительно, как тебя не поразило молнией прямо на пороге!
Она пожала плечами.
— Я знала, что ты не поймешь. Так или иначе, там я познакомилась с Якобом и Оскаром. И с… мистером Сполдингом.
От его внимания не ускользнуло, что имя Сполдинга она произнесла наособицу от двух других.
— Значит, это не просто знакомые Анжелы. Расскажи мне все. Они тебя обрабатывают?
— Что ты хочешь сказать? — насторожилась Люсинда.
— Слишком хорошо я тебя знаю, дорогая. Ты ведь тоскуешь по вере, только не знаешь, во что уверовать.
Она вся всколыхнулась; Гривен вовсе не собирался задеть ее столь глубоко. Но смотрела она ему прямо в глаза; на высоких каблуках она была почти одного с ним роста.
— Ты действительно умен, Карл. Но не разбрасывайся такими замечаниями. Прибереги их для своего сценария.
В дверь постучали, она приотворилась, Элио сунул голову на кухню.
— Прошу прошения. — Он улыбнулся, нет, скорее подмигнул. — Меня избрали послом. Гости удивляются…
— Я сейчас приду. — Но, произнеся это, Люсинда все же дождалась ухода Элио. — Карл, мне не нравится иметь от тебя секреты. Вот почему я пригласила сегодня Анжелу и… всех остальных. Разве не ради этого и устраивают приемы? Чтобы все, пусть ненадолго, заключили перемирие?
— Где ты, по-твоему, находишься? Перед камерой? Строй из меня дурака, сколько угодно, залезай мне в мозг, извлекай оттуда все, что тебе захочется сказать. Но не пытайся вести свою игру в реальном мире. Ты к этому не готова.
Люсинда закусила губу.
— Может быть, я ошиблась, едва попробовав. Я хочу сказать, с тобою.
Она прошмыгнула мимо него, грохнула за собой дверью, чтобы не слышать дальнейших возражений. Внезапно этот чертов реальный мир словно бы предстал перед ним в ином, трезвом свете: воздействие белого порошка стремительно закончилось. Что же можно найти на кухне — вишневое варенье? ванильный экстракт? — чтобы смягчить эту боль? Но тут Гривен вспомнил, что на вечеринке можно разжиться кое-чем получше.
Меж тем праздничное веселье продолжалось, хотя гости уже разбились на несколько компаний, по социальному, так сказать, признаку. Киношники слева, театральный люд вокруг Рейнхардта в центре, еще один кружок — около рояля. Фриц уже взял первые аккорды песенки, а гости все еще не успели уговорить Лотту Ления спеть им «Пиратку Дженни». Но Гривен сейчас никого не видел, кроме тех четверых, появление которых оказалось для него таким сюрпризом.
Оскар Ритфельд набрал полную тарелку белужины с ледяного лимузина. Анжелы и ее маленького археолога нигде не было видно. Люсинда, стоя около двери, с самым серьезным видом о чем-то беседовала с этим самым Сполдингом. Гривен устремился к ней, совершенно сознательно нарываясь на скандал.
— О Господи, Карл, да ты просто в бешенстве! — Откуда ни возьмись, появился Элио; он обнял Гривена за плечи в тщетной надежде отвлечь его от уже избранного маршрута. — Нет-нет, — зашептал он, по-театральному громко, — ты этого не сделаешь! Такой пристойный господин. Служитель Божий. — Элио двумя пальцами на итальянский манер сделал рожки Сполдингу. — А тебе известно, что он и меня пытался обратить в свою веру? И был страшно разочарован, когда я сообщил ему, что еженощно молюсь Святой Деве Марии. Я хотел было рассказать ему о своей работе, но он не в состоянии отличить «Бугатти» от тележки вокзального носильщика.
Гривен уставился на Сполдинга с Люсиндой — и Сполдинг встретил его взгляд и выдержал его. Он смотрел на Гривена, как когда-то первый в его жизни дорогой портной. Да, конечно, мой господин, вы, возможно, не полностью безнадежны, если чуть убрать здесь и прибавить вот здесь… Теперь Гривена заметила и Люсинда, она радостно улыбнулась ему, возможно, только для вида; помахала рукой, подзывая к себе. Но тут Лотта Ления все-таки начала петь, а в песне «Пиратка Дженни» очень много припевов. Гривен побарабанил себя по уху и губами обозначил слово «позже», предназначенное им обоим. Элио описал пальцем круг по воздуху, не имея в виду никого конкретного, и отправился своей дорогой.
С большой багажной платформы на ледяном «Бугатти» практически не разобрали шампанское урожая 1913-го года, и Гривен прихватил бутылочку себе в компаньонки. Нет, ему не хотелось слушать об отчаянной любви пиратки Дженни к Мекки Ножу. Он прошел по холлу, обмениваясь любезностями со случайно оказавшимися здесь гостями, и наконец остался в одиночестве. Но даже сейчас, свернув за угол, он чувствовал, что его бьет холодная дрожь. У него в кабинете, неподалеку от письменного стола, развевались занавески, а на балконе сидела во тьме какая-то пара.
