Бастьен оторвался от Хлои, и ее руки бессильно упали. Она уже была без сознания. Может быть, его бы устроила мысль, что все это благодаря его сексуальной мощи, но он знал, что причина в другом. Она стремилась к облегчению, к забытью, как наркоман стремится к своему зелью, и он дал ей это, именно это, а не себя самого. Она забылась целительным сном еще прежде, чем он вышел из ее тела.
Тело Хлои не отключилось вслед за разумом — ее сотрясло последнее, уже слабое содрогание оргазма. Он хотел ее так отчаянно, что никак не мог поверить, что ее желание было столь же сильным.
Он не поцеловал ее. Но поцелуи не имели смысла. Имела смысл жизнь, возвращение жизни. Секс имел смысл, возрождение, боль и желание… Он опять почувствовал возбуждение и всего лишь оттого, что смотрел на нее.
Он верил и не верил, что все это происходит с ними. Что он хочет Хлою, что Хлоя хочет его, что это все-таки не оружие, не средство, не инструмент. Он не собирался выяснять, так ли оно на самом деле. Сегодня вечером он закончит свою работу и посадит Хлою на самолет. Он доживет до этого, должен дожить, чтобы убедиться, что она спаслась и находится в безопасности. А потом он будет ждать того, что произойдет: придут за ним или позволят ему исчезнуть.
В душе все еще лилась вода. В отеле «Дени» никогда не следили за расходом горячей воды, как и подобало истинному заведению для избранных. Бастьен глядел на спящую Хлою и завидовал ее сну, завидовал ее забытью. Ему слишком много предстояло сделать, чтобы уберечь ее, чтобы покончить с этим. Он не мог заползти к ней под простыню, обнять ее, прижать к себе и погрузиться в ее теплую и сладкую ласку. Все, что он мог, — осторожно вытащить из-под нее смятое покрывало и укрыть ее сверху.
Все, что он мог, — склониться к ней и припасть губами к ее губам.
Все, что он мог, — оставить ее в покое.
Хлоя открыла глаза. Она не хотела их открывать. Какое-то мгновение вообще не могла вспомнить, где находится. Во сне она оказалась дома, в собственной спальне, вот только свет из открытой двери сочился какой-то неправильный, и она никак не могла узнать, кому принадлежит приглушенный голос, доносящийся из соседней комнаты. Свое тело она ощущала странным образом: оно было апатично расслабленным и одновременно непонятно напряженным.
И вдруг реальность вернулась, сразу и вся, подобно удару молнии. Во всех подробностях, в ярких, насыщенных цветах, и она зажала рот рукой, заглушая стон. Да что же она натворила?!
Она опять занималась сексом с Бастьеном. Опять. Но это, в конце концов, была наименьшая из ее бед. Ничто по сравнению с длинным перечнем смертей, крови и ужаса.
Это его голос она могла слышать в отдалении, только его и ничей больше. Он говорил по телефону, тихо, спокойно; возможно, ей бы следовало подкрасться к двери и подслушать, но она не собиралась этого делать. Она хотела умыться, смыть его со своего тела, а потом собиралась раздобыть какую-нибудь одежду и убраться отсюда к чертовой матери.
Их пропитанное кровью черное тряпье бесследно исчезло с пола просторной спальни. Должно быть, он их убрал, благодарение Господу. Хлоя быстро умылась, завернулась в одно из больших полотенец и направилась в спальню.
Полотенца было мало. Она стащила с постели покрывало и завернулась в него, соорудив нечто наподобие тоги, а после подошла к двери.
Сопротивляться искушению было невозможно. Она остановилась, прислушиваясь к его спокойному бесстрастному голосу.
— Я все окончательно подготовил. Просто выполняйте свою часть договора. Если что-нибудь пойдет не так, хоть что-нибудь, тогда возможно все, вообще все, вы меня поняли? — Это была угроза, произнесенная спокойным, ровным голосом, от которого мороз пошел у Хлои по позвоночнику. Наступила пауза, и она задержала дыхание, напряженно прислушиваясь. — Пока вы понимаете, — произнес он. — Я не блефую и торговаться насчет нее не собираюсь.
Разговор закончился: Хлоя досчитала до ста по-итальянски и только потом открыла дверь. Бастьен сидел в огромном мягком кресле, скрестив перед собой ноги, и не двигался. В комнате было сумрачно, отчего Хлое стало немного легче. Ей казалось, что яркого электрического света она сейчас не вынесет.
Он вроде бы даже не заметил ее появления, не пошевелился, но вдруг прозвучал его голос:
— Услышала что-нибудь интересное?
Хлоя поняла: он знал, что она подслушивает. Его чутье по отношению к ней было чем-то почти сверхъестественным. Впрочем, это его чутье, вероятно, дотягивалось до всех, кто появлялся в пределах досягаемости — и таким образом он выживал.
— Только то, что торговаться насчет меня ты не собираешься. — Она вошла в комнату, придерживая покрывало. — Ты меня на что-то обмениваешь?
Бастьен повернул голову и посмотрел на нее, и в его взгляде вспыхнул слабый, но заметный огонек веселого удивления, когда он разглядел ее наряд.
— Я меняю тебя на двух быков и связку кур.
— Ты забыл, что я была на тех ваших собраниях. Ты меняешь меня на два ракетных комплекса «Стингер» и связку автоматов «узи».
Его улыбка стала чуть шире.
— Что ты знаешь о «стингерах» и «узи»?
— Почти ничего, — признала она, подходя ближе.
— Поверь мне, их цена гораздо выше, чем жизнь одной женщины.
Хлоя криво усмехнулась:
— Кажется, в вашем мире жизнь вообще мало ценится. — В ту же секунду, как эти слова слетели с ее губ, она пожалела, но он даже глазом не моргнул.
— Ты права. А потому сохранить тебе жизнь становится еще труднее.
— Не понимаю почему. Должно быть, я причиняю большое неудобство.
— Неудобство — это мягко сказано. Я тоже не понимаю почему, — сказал он ровным бесстрастным голосом. — В прихожей есть какая-то одежда — сегодня вечером тебе надо быть одетой.
Она проигнорировала невысказанную возможность не одеваться в остальное время.
— Почему? Ты собираешься взять меня в город?
— Тебе представляется шанс встретиться со старыми друзьями. С бароном и его женой, с мистером Отоми и прочими. Боюсь, мой неожиданный отъезд и прискорбная гибель Хакима прервали наши переговоры прежде, чем явился главный игрок. Он появится сегодня вечером — вот тогда-то мы и завершим наши дела.
— И ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — недоверчиво спросила она.
— Не отходи от меня ни на шаг. Делай все, что я скажу, а когда подам сигнал, мы с тобой начнем ссориться. Ты исчезнешь, сбежишь по направлению к туалету, а я буду там примерно через десять минут. Оставайся там, что бы ты ни услышала. Тебе все ясно?
— А если ты не придешь?
— Приду. Что бы ни случилось.
— «Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад», — прошептала она.
— Что?
— Просто одна старая баллада. Про разбойника. Ты что-то вроде его современной копии, — бездумно бросила Хлоя.
— Я не разбойник. И как-то плохо себе представляю, чтобы ты выстрелила в себя ради того, чтобы предупредить меня об опасности.
Надо было ей догадаться, что ему знакома эта поэма, — он всегда ее удивлял.
— Итак, что я надену? Глухое черное? Я наконец поняла, почему ты всегда носишь черное.
— Потому что я стильный? — усмехнулся он. — Или потому что я злой?
— Нет. Потому что на черном не видна кровь.
На комнату навалилось молчание. Было так тихо, что Хлое казалось, что она слышит, как за высокими окнами падает снег.
— Одевайся, — сказал Бастьен наконец.
