Новая одежда нашлась в крохотной прихожей номера. На коробках и пакетах, в которые она была упакована, стояло имя дизайнера. Если бы Сильвия заполучила такое, она бы подумала, что умерла и попала в рай…
Бастьен откликнулся так быстро, что она едва успела проглотить внезапно вставший поперек горла ком боли.
— Что не так?
Она повернулась и посмотрела на него, стараясь взять себя в руки.
— Если бы ты подумал хорошенько, ты догадался бы сам. Знаешь, это ведь твоя бывшая подруга убила Сильвию. Она приняла ее за меня.
— Знаю.
— Тогда зачем ты спрашиваешь, что не так?
— Потому что у нас нет на это времени. Когда вернешься к своей семье, можешь раскисать сколько хочешь. Но сейчас тебе нужны стальные нервы.
— А если у меня не выйдет? Ты меня убьешь, да?
Он не сделал ни единого движения.
— Нет. Ты умрешь, но убью тебя не я. Потому что я тоже умру. Это не столько предупреждение, сколько стимул: ты ведь без меня не выживешь. И сама это знаешь.
— Да, — ответила Хлоя. — Я знаю.
— Поэтому ты должна быть сильной. Никаких слез, никакой паники. Если уж ты сумела продержаться до сих пор, то потерпи еще всего несколько часов — и ты в безопасности. Ты сумеешь. Я знаю, что сумеешь.
— Откуда ты можешь это знать? — Она чувствовала, что голос ее вот-вот сорвется. — Я слабая.
— Ты изумительная, — тихо сказал Бастьен. — Ты ухитрилась выжить во всех передрягах. И я не позволю, чтобы с тобой опять что-нибудь стряслось.
— Изумительная? — потрясенным эхом откликнулась она.
— Одевайся, — оборвал ее Бастьен. И отвернулся, опять лишив ее слова.
Глава 19
Он все продумал. Сначала она решила, что он забыл принести ей бюстгальтер, но потом сообразила, что все равно не смогла бы надеть его под черное облегающее платье с открытой спиной. Черные кружевные трусики-танго прикрывали ее лишь символически, вполне соответствовали им и пояс с чулками, которые привели ее в ужас. Она надела все это и подумала о его руках, сжимавших ее ноги.
Бастьен даже сумел подобрать нужную цветовую гамму косметики — этот мужчина был неподражаем. Вот только с волосами Хлоя ничего не могла придумать. Оставалось сделать вид, что на голове у нее стильный беспорядок по последней моде. Она колебалась, разглядывая туфли — каблуки у них были выше, чем она привыкла носить. Но туфли подошли идеально. Бастьен будто знал ее тело лучше ее самой, и от этого ей становилось неуютно. Он знал ее и понимал ее тело, а сам по-прежнему оставался для нее загадкой. А она, безумная, все стремилась ее разгадать. Он назвал ее изумительной. Почему-то она никак не могла перестать мысленно примерять на себя этот комплимент. Изумительно храбрая, изумительно глупая, изумительно любопытная, изумительно везучая. Изумительная.
Стокгольмский синдром, напомнила она себе; это означало — держи себя в руках. Вернувшись домой, она будет вспоминать все это с удивлением. Если вообще захочет вспомнить.
Огни Парижа ярко горели за огромными окнами гостиной, которые занимали всю стену от пола до потолка. Бастьен стоял в центре, полуодетый, пристраивая что-то под расстегнутой рубашкой. Белой рубашкой — должно быть, он не рассчитывал пачкать ее в крови.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал он, даже не обернувшись.
— Ты не производишь на меня впечатление человека, который нуждается в помощи.
— Все когда-то случается в первый раз… — Он увидел ее и замолчал.
Она чувствовала себя неловко, уж слишком откровенным было облегающее черное платье. Но чувство неловкости растаяло, когда она взглянула Бастьену в глаза, которые он тут же прикрыл. Наверное, у него тоже был стокгольмский синдром.
Если даже так, он способен был скрывать это куда эффективнее, чем она. Мгновение спустя она подумала, что это удивительное выражение его глаз ей почудилось.
— Никак не получается правильно это прикрепить, — сказал он.
Белая рубашка была расстегнута, и под ней виднелась гладкая золотисто-смуглая кожа. Он пытался прикрепить что-то к своему боку, нечто вроде набитой чем-то подушечки или тампона, какие накладывают на рану, хотя, как ей было отлично известно, никаких ран у него на теле не было.
Хлоя подошла к нему, потому что не могла найти повод, чтобы отказаться. И еще потому, что сама хотела подойти.
— Что я должна сделать?
— Мне нужно наклеить эту штуку на кожу точно под четвертое ребро. Я не достаю.
— Что это?
Он колебался не более секунды.
— Такие штуки используют, чтобы имитировать огнестрельное ранение. Там внутри крохотное взрывное устройство, подсоединенное к ампуле с фальшивой кровью. Это будет похоже на выстрел, как будто меня убили. Так что эту штуку надо прикрепить именно там, где рана должна быть смертельной.
— Хорошо. — Хлоя прижала подушечку ладонями к его боку, стоя слишком близко к нему и вдыхая запах его одеколона. Ее руки касались его кожи, горячей и гладкой как шелк, и пальцы ее дрожали. — Так правильно?
— Ты чувствуешь мои ребра? Правильное место — как раз под нижним.
Она пыталась справиться с дыханием. Нащупывать кости скелета под его плотью было до невозможности эротично, и с этим она спорить не могла.
— Конечно, я чувствую твои ребра, — сердито отозвалась она. — Ты тощая французская задница. Если только вообще француз, во что я не верю.
— Не веришь? — сказал он очень тихо. Они стояли так близко друг к другу, что он просто вынужден был говорить шепотом, и шелест его голоса возбуждал ее еще больше. — Тогда кто я, по-твоему, такой?
— Заноза в заднице. — Прозвучало это весьма круто, вот только ей все-таки было трудновато дышать, находясь от него так близко. Она залезла к нему под рубашку и прижала клейкую ленту к его коже на боку. — Так правильно? — повторила она.
— Более или менее. Взрыв разорвет ткань одежды, а фальшивой крови там достаточно, чтобы замаскировать возможную ошибку в расчете. — Он взглянул на нее сверху вниз. Его рот оказался прямо над ее губами — она могла прикрыть глаза, положить голову ему на плечо, погрузиться в его тепло и силу…
Хлоя сделала шаг назад, нервно вздрогнув и попытавшись это скрыть. Он застегнул рубашку, потом вдел руки в рукава черного парадного смокинга, подходившего к ее облегающему платью. Свои длинные волосы он стянул в хвост на затылке и, закончив одеваться, выглядел элегантно и беззаботно. Ее глаза следили за его руками, пока он завязывал черный шелковый галстук; потом она обнаружила, что смотрит на его рот.
— Нам надо поговорить, — вдруг вырвалось у нее.
— О чем?
Черт бы его подрал!
— О том, что недавно произошло. В спальне, — пояснила она на случай, если он опять собирается изображать непонятливость.
— Зачем? Там не о чем говорить.
— Но…
