впечатления, что часть этого много обсуждавшегося гнева, что бы он ни говорил, и как бы это ни было маловероятно, направлялась прямо на меня.
До пасхального бала оставалось всего две недели, и работать пришлось быстро. Погода испортилась, гулять с Филиппом было не обязательно и, хотя я несколько раз во время дождя водила его на конюшни играть, у нас была масса свободного времени, когда я кроила и шила. И Филиппа и Берту воодушевляла идея сшить бальное платье, они вертелись вокруг, трогали все руками и издавали разнообразные восклицания на каждом новом этапе. Берта разрешила пользоваться ее машинкой и, поскольку была со мной одного роста и примерно с такой же фигурой, позволяла все на нее одевать и терпеливо стояла, когда я прикалывала булавки, подтягивала и экспериментировала.
Дни шли, замок заполняли шумы и приятное ожидание. Если Валми и не хватало денег, заметить это было невозможно. Как говорили, большую часть затрат нес Леон де Валми. Ипполит балами не интересовался. Раньше папа Филиппа с удовольствием участвовал в финансировании и всех сопутствующих событиях, а теперь Ипполит, как опекун, ограничил поступления из этого источника. Как бы то ни было, все должно было получиться необыкновенно роскошно. Открывались и проветривались для будущих гостей никогда не используемые спальни. Огромный бальный зал и большая гостиная стояли на распашку, канделябры почищены, зеркала отполированы, мебель и ковры оставили привычные места. Все происходило под орлиным взглядом хозяина. Его кресло было везде, он все слышал, видел и комментировал.
И так шаг за шагом замок приготовился к событию года. Из оранжерей принесли роскошные экзотические цветы, каких я никогда и не видела. В одной из галерей образовались небольшая пещера и бассейн с золотыми рыбками и цикламенами по краям. В саду наладили освещение, фонтан выбрасывал струи на тридцать футов вверх. К пасхе погода исправилась. Этот день пришел ясный и красивый, теплый ветер предвещал мероприятию удачу.
В воскресенье вечером, когда Филипп лег спать, я нанесла последние штрихи своему туалету. Берта выполняла функции манекенщицы и прошла в нем передо мной, очень гордая, а я сидела на полу среди булавок и смотрела на все критически.
— Да… Повернись еще… Сойдет, пожалуй.
— Оно красивое, мисс, правда. Вы будете замечательная.
— Боюсь оно покажется очень кустарным среди шедевров портновского искусства.
— И не думайте. Большую часть я видела, мы с Мариеттой все распаковывали. Самое симпатичное платье у маркизы в желтой комнате, но она — довольно плохо нарисованная картинка.
Берта начала вальсировать по комнате.
— А Флоримон будет?
— Он всегда приезжает, не может этого пропустить. Он ведь одевает половину дам.
— А месье Рауль? Он обычно бывает?
Она на секунду притихла, взглянула на меня.
— Не был много лет, но на этот раз его ждут.
Я ничего не ответила, принялась собирать свои булавки. Она подошла ко мне.
— А может попробуете надеть, мисс? Я сама подберу.
— Да я уже все.
— Не может этого быть. Мы их будем находить много недель. Ну давайте, мисс. Я хочу посмотреть какая вы, и в серебряных туфлях. Кошмар, что здесь нет нормального зеркала.
— Я сказала мадам, что шью платье, и она разрешила посмотреть в зеркало в ее комнате. Действительно, одену и посмотрю. Вдруг завтра времени не будет.
— А можно я вам завтра помогу одеваться?
— Спасибо, но у тебя же так много дел! И я вообще-то могу сама справиться. Не привыкла к роскоши.
— Очень хочется.
— Тогда большое спасибо. Я очень рада.
Она помогла мне надеть платье и так искренне мной любовалась, что я сказала:
— Берта, а хочешь тоже надеть его на свой бал во вторник? У тебя, конечно, есть другое, но если хочешь…
— Я? Но я не могу… Я могу?
— А почему нет. Оно, в конце концов, на тебе и сшито. Мне будет очень приятно. Думаю, никто его не узнает.
— Это точно. Завтра здесь будут наемные официанты, а Бер… А слуг не будет. Нет, если правда…
— Значит, договорились. Теперь пойду смотреть в зеркало, пока мадам не поднялась наверх. Спасибо, Берта, спокойной ночи.
Я прошла через маленькую гостиную, в которой мадам сидела по утрам, в спальню и оставила дверь открытой. Красивая комната, мягкий свет, кружева, серебро, хрусталь… Огромное венецианское зеркало на двери ванной удерживала целая толпа херувимов. Я встала перед ним, серебряные нитки блестели в белом облаке юбки. Теперь у Золушки исчезла причина не ходить на бал. А в полночь? Что за глупые мысли! Кто- то появился у двери гостиной. Наверное, Берта решила принести мне туфли.
— Входи, я здесь.
Быстрые шаги. Голос Рауля:
— Элоиза, ты меня звала? — Увидел меня и замер в дверях. — Привет!
Немножко запыхался, будто спешил. Я открыла рот, чтобы ответить, и опять закрыла. Выглядела я, должно быть, как школьница, пойманная на мелком хулиганстве. Я явно покраснела. Потом я подобрала юбку и направилась к двери, которую он заблокировал. Не уступил дороги. Прислонился к косяку, будто решил устроиться там на весь вечер. Я еще два раза шагнула и остановилась.
— Не убегай. Дай на тебя посмотреть.
— Я должна. Имею в виду. Лучше…
— Что, действительно хочешь убежать?
— Нет. Рауль!
Он обнял меня и целовал с такой силой, что это было одновременно ужасно и лучше, чем в самых сокровенных снах. В конце концов я его отпихнула двумя руками и спросила:
— Но Рауль, почему?
— Что почему?
— Ты мог выбрать кого угодно. Почему я?
— Не знаешь? — Он повернул меня лицом к зеркалу, его сердце громко билось у моего плеча. Мы встретились в зеркале глазами. — Не надо скромничать, ma belle. Вот почему.
Мы смотрели друг на друга, он собирался что-то сказать, как вдруг сзади раздался какой-то звук. Он резко повернул голову, и на мгновение его пальцы крепче сжали мои плечи. Потом он отпустил меня и сказал холодно:
— А, Элоиза. Я искал тебя, думал, что ты хочешь меня видеть.
Я дернулась и развернулась, жар прилил к щекам и отхлынул, оставляя меня холодной и бледной. Нас было очень хорошо видно из гостиной. Элоиза де Валми и Альбертина стояли прямо около двери. Кто-то был еще и в коридоре, наверно один из гостей. Альбертина точно видела, как он меня обнимал, у нее было такое выражение лица… Я сказала:
— Мадам, я смотрела в ваше зеркало, вы разрешили…
Она смотрела спокойно, без улыбки, но и без неудовольствия.
— Конечно. Вот это платье вы сшили? Оно очень хорошенькое. Вы, должно быть, опытная портниха. Может, когда-нибудь, вы поработаете и для меня.
Значит видела. Я опять покраснела.
— С удовольствием, мадам. Спокойной ночи, мадам. Спокойной ночи, месье.
На следующий день я все время была с Филиппом. Во всем доме только его не коснулось общее возбуждение, он наоборот грустил, в ожидании пасхального одиночества. Мадам я не видела. Альбертина принесла мне от нее записку с просьбой направить нашу дневную прогулку в деревню и сделать некоторые покупки, так как никто из слуг (интересно, ей хотелось написать «других слуг»?) не мог быть оторван от дел. Я вежливо согласилась и по дороге упрекала себя. Вряд ли меня хотели таким способом
