человек во Франции у вас для этого есть. А теперь оставим это. Может, возобновим флирт. Не помните, на чем мы остановились? Или лучше быстренько сыграем в шахматы?
— Это будет очень быстренько. По сравнению со мной, Филипп — мастер. Победите за три минуты.
— Очень жаль. Нет ничего лучше хорошей смеси табака и шахмат, чтобы выкинуть из головы советы трясущегося старого дурака, которому пора бы и поумнеть. Прости, ребенок. Не мог удержаться, хотя и опоздал с советом.
Я улыбнулась.
— Хоть сейчас и не подходящая стадия нашего флирта, чтобы это говорить, но вы очень хороший. Но да. Слишком поздно.
Раздался голос Рауля:
— Вот ты где! Карло, какого дьявола ты решил прятать ее в этом углу? Черт побери, я тем временем все двери просмотрел. Не думал, что она считает вас и золотых рыбок такой приятной компанией. Что вы, кстати, обсуждали? Что поздно?
— Ну, во-первых, ты появился. А теперь веди ее танцевать и вымаливай прощение.
— Так и сделаю. Линда, пошли.
Озабоченный взгляд Флоримона провожал меня, а потом нас охватила музыка.
Рауль сказал мне на ухо:
— Век прошел. Ты там долго была?
— Не очень.
— Что так поздно?
— Боялась.
— Почему? А, Элоиза…
— Она нас видела, ты знаешь.
— Да. Тебе это важно?
— Конечно.
— Учись не обращать внимания.
Сердце билось у меня в горле.
— Как?
Но он засмеялся, не ответил, закружил меня под музыку, замелькали колонны, группа людей, кресло на колесах… Леон де Валми смотрел на нас, тень в центре калейдоскопа, паук в яркой паутине… Я тряхнула глупой головой. Ну его, не боюсь, или боюсь? Когда танец развернул меня к нему лицом, я безмятежно улыбнулась, он растерялся, а потом улыбнулся в ответ. Похоже, его безумно развеселила какая-то неизвестная мне шутка, крайне неприятная. Я сказала:
— Рауль!
— Да?
— Нет, ничего.
— Просто Рауль?
— Да.
Он мягко улыбнулся, и мне показалось, что понял.
Танец закончился у одного из окон. Рауль не выразил ни малейшего желания от меня уйти, стоял рядом и ждал. Он не обращал внимания на толпу, хотя на нас активно смотрели. Я пыталась найти мадам де Валми, но ее не было видно. Музыка заиграла, Рауль повернулся ко мне. Я сказала:
— Слушай, совсем не обязательно мной заниматься, я…
— Ну ты и кретинка.
Я забыла Элоизу, Леона, засмеялась, сказала:
— Я больше не буду, месье, — и полетела танцевать.
— Я сегодня выполнил все обязанности, танцевал со всеми вдовами… Хорошо, что не нашел тебя раньше, а то не был бы таким старательным.
В открытые окна заглядывала нежная ночь.
Мы танцевали около окна, вдруг мы оказались не в бальном зале, а на балконе. Музыка, пасхальная луна, танцующие тени в темном саду… Мы молча продолжали танцевать, остановились, обнялись… Когда я смогла говорить, я сказала:
— Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя.
И после этого очень долго беседовать не было никакой возможности.
А потом заговорил он:
— Ну а ты собираешься это спросить?
— Что?
— Что всегда спрашивают женщины. Люблю ли я тебя.
— Меня устроит все, что ты можешь дать.
— Не надо скромничать и унижаться.
— Ничего не могу поделать. Я так себя с тобой чувствую.
— Бог мой! Линда! Слушай!
— Слушаю.
— Эта любовь. Я не знаю. Это честно.
Что-то шевельнулось во мне, абсурдно похожее на жалость.
— Не надо, это не важно.
— Важно. Ты должна знать. Были другие женщины. Много. Но это другое. — Он засмеялся. — Я сказал бы это в любом случае, да? Но я не вру. Линда! Чертовски странное имя для француженки. Я хочу тебя. Ты мне нужна. Если это называется любовь…
— Все в порядке. Правда.
Тишина. Он отпустил меня и вдруг спросил обычным голосом:
— О чем вы говорили с Карло?
— Почти не помню. О платье. О моем платье.
— Давай, признавайся. Обо мне?
— Откуда ты знаешь?
— Ясновидение.
— Убийство! Не говори, что это у тебя тоже есть. Твой папа — колдун, знаешь?
— Тогда назовем это хорошим слухом. Карло предупреждал, что мои намерения наверняка бесчестны?
— Конечно.
— Правда?
— Более-менее. Он это делал намеками и из наилучших побуждений.
— Это уж наверняка. А что он говорил?
Я процитировала:
— Ты и Рауль — нет, нет и нет. Не сердись на него, я его обожаю.
— Не сержусь. Не про намерения… Я говорил, как я к тебе отношусь, а ты любишь меня?
— Да, да и да.
— Три раза? Ты великодушна.
— Чтобы уравновесить слова Карло. А потом в Англии есть примета: что сказано три раза — правда.
— Значит рискнешь выйти за меня замуж?
Я задрожала, сказала хрипло:
— Но твой отец…
Его руки так резко двинулись, что мне стало больно.
— Отец? Он-то тут при чем?
— Он рассердится. Выгонит тебя из Бельвинь. Или…
— Ну и что? Я ни к чему не прикован. Боишься повредить моему положению и перспективам? Господи, вот это неплохо!
— Но ты любишь то поместье, ты говорил, и миссис Седдон…
