– Мы не поедем сегодня домой к тете Ксении, – строго сказала я. – Мы поедем в другой дом.
– К вам? – оживилась она.
– Нет. К моим родителям.
– А когда мы туда поедем?
– Когда все устанут от аквапарка.
– А я уже устала.
– Как ты могла устать за один час?
Мне вспомнился Скворцов со своими штанами. Я предполагала, что Карина обалдеет от счастья, попав в аквапарк, а она «устала»!
На помощь спешила моя мама:
– Кариночка, пойдем скорее! Николай Иванович боится один с синей горки скатываться!
– А вы с ним вместе скатитесь, – вежливо предложила Карина.
– Что ты, деточка?! – замахала руками Лидуся. – Куда мне! У меня от одного вида этой горки голова кружится.
– Зачем же вы сюда пришли? – не унималась Карина.
– За компанию… – нашлась мама.
Карина повздыхала, но затем все же позволила себя увести.
«И зачем я заставила отца вернуться в интернат? – недоумевала я. – Зачем притащила сюда ученицу? В понедельник весь класс будет знать, что Карина удостоилась аквапарка. За что? За примерное поведение? За „отличную“ учебу? Дура. Дура, а не учительница».
Я ругала себя и натирала полотенцем свое бессловесное дитя. Свое любимое, болезненно любимое дитя. И злилась сама на себя. Кругом виновата…
Через неделю Нику Горину привезли домой. Возле нее теперь круглосуточно дежурила сиделка, а в доме все ходили на цыпочках.
Сразу же завалилась шумная компания однокурсников. Ника не захотела их видеть. Друзья потоптались в гостиной, отказались от чая и ушли.
Мы пришли с Ксюшкой и Иришкой, захватив с собой цветы. Решили, что не придумано пока лучшего способа создать весеннее настроение. Но едва переступили порог Никиной комнаты, поняли, что ошиблись. Кругом в ней – на столе, на подоконнике, на полу – стояли вазы с цветами. Ассоциация возникла единственная и потому банальная.
– Еще делегация! – вместо приветствия встретила нас Ника.
Голова ее по-прежнему была в бинтах, а тело скрыто под покрывалом.
– Привет, Никуша! – в унисон выложили мы с Ксюхой.
– Лучше бы венок притащили с ленточкой! – Голос Ники вобрал в себя все, чего недоставало телу. Это не был голос человека, лишенного сил. В нем очень явно проступали все чувства.
– Что ты говоришь, Никуша?! – заклохтала Ксюшка. – Венки покойникам приносят, а ты у нас живее всех живых! Выглядишь прекрасно…
Я незаметно дернула подругу за рукав. Иногда ее заносило не туда.
– Ха-ха-ха! – перебила ее Ника.
Это был смех ожившей мумии. Мороз по коже. Мумия лежала среди цветов и хохотала.
Мы стояли столбами и созерцали эту противоестественную картину. Особенно нелепо выглядели лилии в розовой обертке, которые держала моя подруга. Цветы покупал Миша, и я заочно злилась на него – выбрал именно те, что источают сногсшибательно противный запах, не соответствующий их белизне и вычурности.
Смех Ники усилился, грозя перерасти в истерику. Стук позади нас заставил вздрогнуть.
Мы оглянулись. Это была Иришка, которую я на время упустила из виду. Пятясь к двери, она уронила вазу с розами.
Рассыпанные розы лежали в луже, а колготки моей дочери стремительно намокали.
Ника перестала хохотать.
– Иришка, иди ко мне, – позвала она. Но та ткнулась спиной в дверь, толкнула ее и выкатилась в коридор.
– Сейчас я ее приведу! – Ксюха обрадовалась возможности выскользнуть прочь.
– Уходите все! – Голос Ники звучал жестко. Как брошенная на жестяной лист горсть гвоздей. – Оставьте меня одну!
Я кинулась собирать рассыпанные розы. В комнату вбежала сиделка.
– Лиза! Вынеси из комнаты все цветы! – звенящим голосом приказала Ника. – И никого ко мне не пускай! Здесь не мавзолей!
– Никуша, извини нас… – забормотала я, не зная, куда деться.
Ника лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала. Сиделка собирала цветы. Я вышла. Это выглядело как бегство. Потоптавшись у двери, спустилась вниз, где у камина сохли колготки моей дочери. Ксюха с Иришкой сидели на диване. Элла поила их чаем.
Хозяйка дома, как всегда, выглядела безупречно – держала лицо. Представляю, чего ей это стоило.
– Никого не хочет видеть. – Она кивнула мне. – Ума не приложу, как быть.
– Нельзя отталкивать молодежь, – вставила Ксюха. – Пусть студенты ходят. У нее это пройдет. Она захочет общаться…
– Никуша зла на весь мир, – вздохнула Элла. – Знаете, что она нам с отцом заявила?
Мы молча уставились на нее.
– Сказала: «Лучше бы вы дали мне умереть!» – Элла достала платок и промокнула слезы. – Мы с ног сбились, собрали лучших нейрохирургов… Мы сутками от палаты не отходили! А она говорит: «Не нужна мне такая жизнь, возьмите ее себе». Что делать, что делать?
Мы не знали, что делать. И что лучше – умереть, если не можешь активно жить, или перебороть себя и научиться жить вот так, как предстоит Нике?
В моем кармане запел телефон. Женя. Я сбросила. Женя звонил снова и снова. Я вышла в столовую, чтобы сказать ему пару слов.
– Не звони мне больше, – не здороваясь, попросила я. – Никогда.
– Нам срочно нужно встретиться, – сказал он. – Это касается твоей подруги.
– Какой подруги? – начала я злиться. – Ксении?
– Ей грозят большие неприятности, – продолжал Женя. – Но если тебе все равно…
– Мне не все равно! – рявкнула я в трубку. – Но разбирайся с ней сам. И оставь меня в покое!
Я хотела сразу поставить в известность подругу, но она ворковала по телефону со своим «птенчиком».
– Мишутка, – с придыханием шептала она в трубку, – ты покушал?
И закрывала глаза, слушая ответ…
Глава 13
Миша оказался студентом музыкального колледжа. Он лабал в ресторане, когда Ксюха оттягивалась там с Огурцовой. Их обеих тронули Мишина красота и его нежный девичий румянец. Но у Огурцовой шансов не было – крупновата в размерах и не умеет танцевать. Ксюшка же – миниатюрная, пластичная – всегда добивалась того, кого хотела.
Миша играл, а она танцевала. К ней приставали восточные парни, а она смотрела на юного музыканта и всех посылала подальше.
Из «Разгуляя» они ушли вместе и отправились прямиком в Поле Чудес.
Через неделю Ксюха подъехала к общаге музыкального колледжа на своем «пежо», чтобы забрать Мишу с вещами.
Поглазеть, как нищий музыкант отправляется в логово богатой любовницы, высыпала вся общага, включая вахтершу. Кто высунулся по пояс в окно, кто выполз на крыльцо. Все смотрели на Ксюху с почтительным любопытством и завистью. Кто-то завидовал Ксюхе, кто-то Мише. Лично я уверена, что Мише подфартило больше.
Мою подругу общагино любопытство не раздражало, она его просто не заметила. В поле ее зрения сейчас помещался лишь Миша со своим аккордеоном.
