это так сложно. У меня ведь был кассовый аппарат в парикмахерской, помнишь? Ну же, Стефан! Она как раз в твоем вкусе.
С большим скрипом, но булочник в итоге сдался — правда, поставив ряд условий. Гийом Ладусет обещает, что не будет складывать и вычитать в уме, равно как и злоупотреблять пирожными на подносах. Кроме того, есть покупатели, которые приходят каждую неделю в одно и то же время за одним и тем же заказом, и свахе придется следить, чтобы нужный товар не разобрали до того, как они придут. Затем булочник прошелся по списку, называя каждого по имени и уточняя их запросы.
— Что бы ты ни делал, ты всегда должен быть уверен, что у тебя остались пирожные для женщин. Иначе они с тебя шкуру сдерут. Прячь товар от мужчин, если нужно. Ах да, чуть не забыл: Эмилия Фрэсс всегда приходит утром по воскресеньям за mille-feuille.[31]
— Эмилия Фрэсс всегда приходит утром по воскресеньям за mille-feuille? — повторил сваха.
— Да. И не забудь про мадам Серр с ее ромовой бабой. Эта хуже всех остальных.
Но Гийом уже не мог думать ни о мадам Серр, ни о ее ромовой бабе: все его мысли в тот момент были лишь об Эмилии и ее
Булочник меж тем распрощался, пробормотав что-то о том, что его порвут на куски, если он не вернется в магазин. Не расположенный встречаться с Эмилией и выслушивать, какой чудный вечер она провела с Жильбером Дюбиссоном, сваха поднялся из-за стола, перевернул табличку на двери и отправился на поиски человека из совета.
Жана-Франсуа Лаффоре он нашел возле муниципального душа: в своих жалких брючках, которые, надо отметить, все больше становились инспектору впору, тот о чем-то беседовал с двумя рабочими. В предложении Гийома Ладусетта угоститься бокалом вина в баре «Сен-Жюс» человек из совета мгновенно почуял подвох и вежливо отказался. Ничуть не обескураженный, Гийом стал прохаживаться неподалеку Через какое-то время Жан-Франсуа Лаффоре, хотя и был уверен, что это ловушка, понял, что больше не в состоянии выносить неизвестность, и решительно двинулся к назойливому селянину. На вопрос, может ли он чем-то помочь, Гийом предложил немного прогуляться, и человек из совета согласился, ибо посчитал, что пусть лучше случится то, что должно случиться, чем эта мука ожидания.
Сначала Гийом привел Жана-Франсуа Лаффоре к скамейке у фонтана, который якобы исцелял от подагры. Сваха ткнул мсье Моро пальцем, выяснилось, что старик еще жив, и им пришлось искать уединения в церкви. Однако внутри обнаружилось несколько местных: они лежали на мраморных надгробиях, наслаждаясь прохладой. Не зная, где пытать счастья дальше, Гийом предложил пройтись по берегу Белль. Они продирались сквозь заросли дикой мяты, пока не оказались у старой прачечной. Сваха указал человеку из совета на одну из каменных плит под черепичной крышей, присел сам и рассказал о «Грезах сердца», о «Непревзойденной Золотой Услуге» и об одной особенной женщине, которая очень хочет с ним познакомиться.
Жан-Франсуа Лаффоре — портфель крепко прижат к животу, взгляд на пятачке зеленого мелководья — внимательно слушал собеседника. Он был впечатлен. Человек из совета знал о существовании «Тайного комитета против муниципального душа» с момента его создания: подробная информация о первом собрании заговорщиков открыто висела на деревенской доске объявлений. Обнаружив же, что причиной отсутствия горячей воды является умышленное вредительство, он понял, что эти люди не остановятся ни перед чем. Однако, зная, что заговорщики способны на весьма и весьма решительные действия, Жан-Франсуа Лаффоре и в мыслях не допускал, что в своем стремлении избавиться от ненавистного душа они опустятся до того, чтобы выдумывать какую-то таинственную поклонницу, лишь бы причинить ему боль.
Когда сваха замолчал, человек из совета ответил, что ему, конечно же, очень приятно слышать, что некая особа столь высоко ценит его скромную персону, но, со своей стороны, он не готов откликнуться на предложение о встрече. Гийом Ладусет был в недоумении.
— Мсье Лаффоре, позвольте уверить вас, что речь идет не об обычной женщине.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — согласился Жан-Франсуа Лаффоре.
— Простите, но мне кажется, вы не вполне поняли. Я говорю о женщине
— Уверен, она просто прелесть.
— Мне бы не хотелось разглашать ее имя, но готов поспорить, что такой восхитительной дамы вы в жизни не видели.
— Безусловно, мсье Ладусет. Только, боюсь, мне это неинтересно.
Свахе ничего не оставалось, как пустить в ход все свои таланты коммерсанта. Для начала он попытался апеллировать к великодушию человека из совета, описав внимательность дамы, щедрость, заботливость и благоразумие. Увидев, что трюк не сработал, сваха заговорил о теле, изгибы которого более плавны, чем берега Белль; о глазах, сияющих, как два взломанных конских каштана; о волосах, что водопадом сбегают по точеным плечам. Когда же и это не вызвало отклика, Гийом Ладусет решил прибегнуть к преувеличениям и превознес до небес музыкальные и хозяйственные способности кандидатки. Но человек из совета был непреклонен. Он поблагодарил Гийома Ладусета за проявленное внимание, пожелал приятного дня и откланялся.
Сваха брел обратно вдоль берега Белль, потрясенный до глубины души. Аромат дикой мяты щекотал ноздри, а он вновь и вновь ворошил копну своих коммерсантских приемов и, хоть убей, не мог понять, где же он просчитался. Как можно отказать такой женщине? Это же просто немыслимо. И как, скажите на милость, ему теперь сообщить эту новость бедняжке Лизетт?
Час спустя сваха вновь сидел на вращающемся стуле, тщетно пытаясь придумать слова для утешения несчастной повитухи, и тут дверь в контору открылась. На пороге нерешительно мялся какой-то незнакомый старик. Гийом сунул ноги в сандалии и поднялся из-за стола. Поздоровавшись, он проводил гостя к креслу с облупившейся инкрустацией и предложил кофе, от которого тот вежливо отказался. Тогда Гийом Ладусет вернулся обратно за стол и представился.
— Да знаю я, кто ты, чудо ты в перьях. Это ж я. Пьер Рузо. Что, черт возьми, случилось с твоими усами?!
Только сейчас сваха узнал своего бывшего босса. Он снова вскочил, обежал стол и радостно расцеловал старика в обе щеки. А затем вернулся на место и сказал, что всегда считал, что Пьер Рузо уехал из Зеленого Перигора и потому столько лет не давал о себе знать. Старик положил руки — все в коричневых пятнах — на подлокотники кресла и рассказал своему бывшему ученику, как складывалась его жизнь в те годы, что они не виделись. Дела в парикмахерской шли неплохо — спасибо доходам от побочного бизнеса: продажа обрезков волос производителю матрасов давала неплохую прибыль. Пьер Рузо полагал, что и семейная его жизнь идет так же хорошо, — до тех пор, пока однажды за ужином жена не сказала ему, что теперь, когда их дети покинули родное гнездо, она тоже уходит. Слова Франсин сразили парикмахера наповал, ведь супруга ни разу не подавала даже намека на то, что жизнь с Пьером не оправдала ее надежд. Уже после она сказала ему, что о своей любви к ней муж говорил лишь в то утро, когда они объявили о помолвке, в день свадьбы и в ночь, когда был зачат их первый ребенок. Услышав эти слова, Пьер Рузо отложил вилку и нож и впервые за все время признался, что она подарила ему счастье, коего он прежде не знал. Но было уже поздно. Франсин доела голубец, напомнила мужу, что у них закончились мешки для мусора, и ушла, нагрузившись сумками, которые собрала заранее.
Каждый день в течение всего следующего года он ждал, что вот сейчас откроется дверь и войдет она. Он научился орудовать тряпкой и содержал дом в безукоризненной чистоте к ее возвращению. Холодильник ломился от ее излюбленных блюд, а радио всегда было настроено на ее любимую станцию. Каждый вечер он наполнял для нее теплую ванну и ставил свежий стакан с водой на тумбочку у кровати с ее стороны. Он даже заполнил ее гардероб красивыми летними платьями. Но Франсин так и не появилась. Не в состоянии
