Ромашову, что разговор окончен.
— Так как с Кесаревым? — язвительно усмехнулся Ромашов.
— Никого я тебе не дам, — резко бросил Скляров и, не пожав ему на прощание руку, торопливо зашагал на корабль.
Тут его ожидал Леденев. Был он в новенькой тужурке с орденами. Командир хмуро спросил:
— Куда так вырядился?
— Звонили из политотдела, едем к тралфлотовцам. Катер уже прибыл. Тебе бы тоже пора одеться.
Только сейчас Скляров вспомнил, что комсомольцы «Бодрого» сегодня встречаются с рыбаками тралового флота.
— Не могу я поехать, Федор Васильевич, — сказал он. — Ты уж сам... Возьми с собой Грачева, многие рыбаки знали его отца. Ну, а сам расскажешь о корабле... Не могу. Завтра совещание у командующего, надо серьезно подготовиться. И прошу тебя, не сердись. В другой раз обещаю быть на любой встрече. — Он добродушно толкнул замполита в плечо.
Обычно после швартовки корабля Скляров обходил боевые посты, беседовал с моряками. Сейчас же он задумчиво сидел в каюте. Не давало покоя то, что случилось в море. Как к этому отнесется командующий? В море ведь всякое бывает, хотя Скляров никогда не прятался за эту фразу. Он и теперь считал, что в случившемся есть и его вина: он командир, и если на корабле не сработал какой-нибудь механизм, значит, спрос в первую очередь с командира.
В иллюминатор тугими струями ворвался ветер, завертел шторы, наполнил каюту свежим, пахнущим морскими водорослями воздухом. Скляров сидел, словно не замечая этого.
В коридоре послышался голос старпома. Скляров хотел было окликнуть его, но тот сам постучался к нему.
— Легок на помине, Роберт Баянович, — добродушно сказал капитан второго ранга. — Справка готова?
Комаров протянул листок. Скляров быстро прочел справку, но его лицо не выражало удовлетворения. Командир не то что рассердился на старпома, он обиделся, да так, что чуть не выругался. Встал и заходил по каюте — так он делал всегда, если что-либо ему было не по душе. Гася в себе волнение, неторопливо, но твердо заговорил:
— Не то, Роберт Баянович. Не то, дорогой. Я же вас просил, как сделать? Ну скажите, зачем знать командующему флотом, сколько мин успел выставить корабль, какая была погода и прочее? Надо четко объяснить, почему мы не выполнили задачу, прямо указать, что командир минно-торпедной боевой части капитан-лейтенант Кесарев плохо подготовил людей. А вы все свели к промаху матроса.
Комаров тоже встал. Ему не понравился тон, которым заговорил командир.
— Я написал истину, все, как было, и не в моей натуре что-либо сочинять другое. Сказки хороши для детей, а мы люди почтенного возраста. Главное — человек-то живой остался, спасли его, выловили из воды. А вы, как мне кажется, готовы разорвать Кесарева на части. Это жестоко, — сухо добавил старпом. — Простите, Павел Сергеевич, но вы думаете только о себе.
— Я? — на скулах Склярова заиграли желваки. — Нет, Роберт Баянович, я болею не за себя. Я болею за родной корабль, за весь флот.
— Павел Сергеевич, флот это ведь не только вы, — возразил Комаров. — Это и Кесарев, и тот же матрос Черняк...
Слова старпома — «флот это не только вы» остудили пыл Склярова. Он словно бы растерялся, опустил голову, но тут же поднял ее. Бледнея от волнения и глядя в лицо старпома, он сказал:
— Да, конечно, флот это не только я. — Скляров провел рукой по выбритому подбородку и, размышляя, подошел ближе к старпому и вдруг спросил: — Вы коммунист?
На лице Комарова отразилось недоумение, но Скляров сделал вид, что не заметил этого. Будто невзначай обронил:
— Конечно же, коммунист...
— Не год, и не два, а уже десять лет, — подсказал старпом. — А что, собственно, вас волнует, Павел Сергеевич?
— А то, что Кесареву вы делаете медвежью услугу. Жалеете его. Очень мило с вашей стороны. Я требую, а вы... — он не договорил, взглянул на Комарова. — Вы расхолаживаете Кесарева... Вы-то хорошо знаете его?
Комаров сказал, что раньше служил с ним в дивизионе тральщиков. Кесарев — смелый, волевой человек. Однажды на рассвете корабль подсек тралом немецкую мину. Пять суток лежала она на берегу, никто не решался прикоснуться к ней. А надо было узнать ее конструкцию, чтобы с другими такими же минами успешно бороться.
— И тогда разоружить мину вызвался Кесарев, — вставил Скляров, и в его голосе прозвучала ирония.
— Представьте, вы угадали, Павел Сергеевич. Но вряд ли угадаете, чем все это кончилось для мичмана Кесарева.
— Чем же?
— Осколок в себе носит... — Комаров сделал паузу. — В минном деле он ювелир.
— Осколок в себе, да? — переспросил Скляров. — Может быть. Но я не хочу, чтобы он еще кровь пролил. А то ведь другой осколок может и жизни лишить.
Помолчали. Потом старпом вдруг сказал:
— Я вас прошу не трогать Кесарева. Он сейчас сам не свой...
— Почему?
— Жена от него уехала. Перед выходом в море. Бросила его и уехала. Я не знаю все в деталях, но он очень переживает. Я не смог сказать вам об этом раньше. Не успел. Он только с берега вернулся. Я отпускал его на час...
Скляров задумался. Чем провинился Кесарев, почему Наташа уехала? Знал он о том, что жили они дружно, правда, краем уха слышал от Петра Грачева, что дочь капитана «Горбуши» Вера раньше была его невестой, а потом они поссорились, и Кесарев женился на другой. Может быть, ревность Наташи? Вряд ли. Наташа — учительница, женщина, судя по отзывам директора школы, с которым Скляров был хорошо знаком, серьезная и душевная. Когда минувшим летом у одного из учеников тяжело заболела мать и ее положили в больницу, а муж-рыбак в это время находился в океане на промысле, мальчика она взяла к себе, и жил он у Кесаревых долго, пока не выздоровела мать. Да, Кесарев... Ох, как должно быть муторно сейчас у него на душе. Скляров это понимал, но мысль о том, что корабль не выставил мины, все еще держала его в напряжении.
— Ладно, Роберт Баянович, идите, а я еще поговорю с Кесаревым, — сказал Скляров.
У двери старпом задержался, спросил, как быть со справкой.
— Я сам... — Капитан второго ранга встал, закрыл броняшку иллюминатора.
Долго сидел задумавшись, потом вызвал к себе Кесарева.
— Садитесь, — мягко сказал он. — Сергей Петрович, в море я погорячился. Лишнего наговорил вам. Но и вы тоже... Скажите, в чем все-таки дело?
Кесарев молчал. Его рука, лежавшая на спинке стула чуть дрогнула, он так сжал пальцы, что они побелели.
— Понадеялся я на матроса. А как и что — не проверил. Вот и все.
— Ах вот как... — Скляров помолчал. — А Наташа что, уехала? — вдруг спросил он.
— Да, но... — Кесарев замялся. — Словом, мы поссорились. Я только из дому. Ее нет, она уехала. Кажется, совсем.
Воцарилось молчание. Наконец Скляров спросил, переходя на «ты».
— Обидел ее чем-то?
— Может, и обидел... — Кесареву не хотелось говорить о Наташе.
— Значит, не виноват? — в голосе Склярова прозвучала ирония, смешанная с горечью. — А ты знаешь, какие бывают заборы? — вдруг спросил он.
— А при чем тут заборы? — удивился Кесарев.
— Но все же?
