— Нет уж, времени терять не будем. Поставим мину с устройством против ила...
— Штурман, наше место?
Скляров напряг слух, потому что на мостике в сигнальных снастях завывал ветер. Корабль шел полным ходом, по обоим бортам белой пеной закипала вода.
В дверях рубки мелькнула белобрысая голова Лысенкова.
— Корабль в пятистах метрах от точки постановки! — выкрикнул он.
Савчук подумал о том, что пора запросить «Гордый», готова ли к работе система телезаписи с регистрирующими приборами. Он попросил Грачева дать ему связь — неподалеку от рулевого был оборудован переносный радиопост. Петр подал конструктору микрофон, включил рацию. Зажглась красная сигнальная лампочка, и Савчук начал передачу. В ответ в трубке заклокотало:
— «Дельфин», я «Кальмар», слышу вас хорошо. Прием.
— «Кальмар», я «Дельфин», где там «Второй», пригласите его на связь. Да, жду. Что? — У Савчука под глазами появились паутинки морщин, и весь он напрягся. — Ах, это вы, Гриша! Слышу прекрасно. Как там у вас? Все хорошо? Ну-ну... Во время эксперимента проследите за приборами. Делать ли записи? А как же, обязательно! Снимать показания с каждого прибора, слышите — с каждого! Нет, нет, я уверен, что мина сработает, но так надо...
Скляров с неподдельным интересом наблюдал за Савчуком и не мог не заметить, с какой строгостью относился конструктор к себе, проявлял завидное упрямство, жестоко требовал в точности делать все так, как предписывалось; и всякое, даже малейшее отклонение от заданной программы заставляло его волноваться. Но он умел держать себя, не терялся, и даже голос оставался прежним — спокойным и решительным; он верил в свое детище — мину, и эту уверенность старался передать другим. И сейчас, во время разговора со «Вторым», в душе Склярова шевельнулось чувство зависти, но скоро на смену ему пришло страстное желание помочь этому человеку, который, как говорил на днях морякам замполит Леденев, дважды был на волосок от смерти...
«Чур, Пашка, ты начинаешь завидовать Савчуку, — сказал себе Скляров. — А это грешно. Ты, Пашка, своей славы добейся, вот как добился Ромашов. Пусть она хоть и не будет громкой, но своя!»
— Что вы сказали, Гриша? — все еще говорил по микрофону конструктор. — Так, так, понимаю. Шумит, да? Нет, он, видно, шумит. Я всех приглашаю на «Бодрый», да, да и Ромашова. Ах не пойдет. Ну, это он зря. — Савчук, прикрыв ладонью микрофон, обернулся к Склярову: — Павел Сергеевич, Ромашов не хочет ближе к нам подходить, дескать, волна крутая, ветер и прочее. Я ведь не начну испытания, пока не соберу здесь людей, не поговорю с ними.
«Волна-то крутая, но корабли друг от друга находятся далеко, — подумал Скляров. — Хотя риск тут, разумеется, есть». Он взял из рук конструктора микрофон и пригласил на связь Ромашова. Пользуясь правом старшего на испытаниях, Скляров велел «Гордому» изменить курс.
— Вам и «Второму» надлежит быть здесь, — заключил капитан 2 ранта.
Сухо щелкнул переключатель, и в трубке прозвучал голос Ромашова. Командир «Гордого» спрашивал, нельзя ли вместо него послать старпома. Погода портится, и он боится, как бы не снесло корабль на мель. Тут места для плавания опасные...
— Как вы? — Скляров взглянул на Савчука.
Тот вновь повторил, что личное присутствие Ромашова необходимо. Ведь «Гордый» будет выполнять большой объем работ, и весьма важно, чтобы командир корабля знал в деталях, как и что ему надлежит делать.
Скляров включил микрофон и коротко изрек:
— Вам надо быть, это просьба конструктора. Как поняли? Прием.
— Вас понял, буду, — отозвался Ромашов.
Потом связь с «Витязем». Капитан судна четко ответил:
— Есть, буду!
Савчук поинтересовался, кто на «Витязе» капитаном. Раньше там был Игорь Васильевич Камышев, с которым конструктор познакомился лет пять назад. Познакомился в океане, когда там проходили маневры кораблей.
— Опытный мореход, — добавил Савчук.
Скляров сказал, что Камышева еще в январе перевели на новейшее вспомогательное судно, а «Витязя» он сдал Егору Ермакову.
— Погодите, так это же сын героя-подводника! — воскликнул Савчук. — Я знал его отца, штурмана, он служил в дивизионе Магомеда Гаджиева, не так ли?
— Он, — ответил Скляров. — И весь в отца — и характером, и хваткой. Я был у него на свадьбе. С Дона у него жена. Близнецов родила...
— Дети — это хорошо. Это большое счастье, — задумчиво сказал Савчук.
У него самого не было детей. Впрочем, не так... У него же есть Катя. Милая его Катя, как звездочка на небе... Он души в ней не чаял, и не было дня, чтобы не вспомнил о ней; чем объяснить, он не знал — то ли отцовским чувством, которое не так легко ему скрыть, то ли жалостью (Катя два года назад сломала себе ногу, перенесла сложную операцию), то ли боязнью, что скоро выйдет она замуж. Всю душевную щедрость, не колеблясь, отдавал ей...
— От борта «Гордого» отошел командирский катер! — раздался зычный голос вахтенного сигнальщика, и Савчук оторвался от воспоминаний.
Теперь он стал размышлять о том, как проведет инструктаж командиров кораблей. С испытаниями надо спешить. С утра он надеялся, что к началу эксперимента море поутихнет, но как сообщили синоптики, ветер набирает силу и к ночи достигнет двадцати метров в секунду.
— И мне быть на инструктаже? — спросил его Скляров, когда катер с «Гордого», попутно взяв на «Витязе» капитана, устремился к «Бодрому».
— Разумеется, Павел Сергеевич. — Савчук вынул из кармана платок и вытер брызги. — Вы тут флагман, моя правая рука, так что командуйте...
На борт «Бодрого» наконец поднялись участники испытаний нового оружия. Капитан судна Ермаков, полный, с очень выразительными глазами и добродушно-смешливым лицом, с бакенбардами, одернув куртку, на которой блестели капли воды, бодро поприветствовал Савчука и Склярова.
— «Витязь» готов к работе, — сказал он и тут же, достав из кармана трубку, начал набивать ее табаком. — А за радиста вам, Павел Сергеевич, благодарствую. Парень, видать, орел, не зря и фамилия у него под характер — Крылов. Мигом все сделал в рубке, и теперь у меня с вами прямая связь. — Он вдруг засмеялся: — Мои сыновья-то сегодня именинники. По пять лет им. Только сейчас передал в базу поздравления...
Капитан 2 ранга Ромашов стоял рядом и нетерпеливо ожидал, когда Скляров закончит разговор с капитаном судна и поглядит в его сторону. Но тот, казалось, не замечал командира «Гордого», и лишь когда Ромашов шагнул к нему ближе, обернулся.
— Рад видеть тебя, Борис! — Ромашов протянул Склярову руку и, сдерживая улыбку, совсем некстати добавил, что погода вконец испортилась, а у старпома опыта еще маловато.
Скляров тепло пожал ему руку.
— Борис, мы ведь не на прогулку сюда пришли, и уж коль я назначен старшим, прошу мои распоряжения выполнять.
— Ого, да ты как тот комбриг, а? — улыбнулся Ромашов. — Гляди, еще и арест мне объявишь!
В кают-компании Савчук разложил на столе бумаги и, поднявшись, заговорил:
— Товарищи, позвольте мне кое-что сказать вам перед началом испытаний...
Ромашов слушал его с каким-то внутренним протестом, его все еще сердило, что «Гордому» в связи с испытаниями был отменен поход в Атлантику, где он бывал уже не раз и где, по его выражению, «романтика слезу выжимает, а циклон холодит душу». Когда Савчук умолк, он спросил о мине: стоит ли она того, чтобы дать ей жизнь?
— Кратко можно...
И Савчук рассказал, что в новой мине заложено мощное взрывчатое вещество, она способна поражать крупные корабли. Характерно, что мина имеет те же параметры, что и обычная торпеда, поэтому ее могут
