Вышли, пожалуйста, все мои и сына вещи...»
Кесарев свернул листок, на душе стало холодно, будто льдинка туда попала.
— Сергей, ты разве не ушел в город?
Это в каюту заглянул Грачев.
— Нет, а вот теперь пойду. И знаешь куда? — Глаза у Кесарева засверкали. — К Вере. Не веришь? Она сказала, что когда мне тяжело, я могу к ней прийти, А мне сейчас очень тяжело...
— Глупости, — бросил Грачев. — Подумай о Наташе.
— Она сама о себе подумала...
— Напиши ей, объясни все, — Грачев добродушно улыбнулся. — Ну? Садись за стол и пиши.
Кесарев горько усмехнулся:
— Поздно. Не надо писать. Все кончено. Она уже не моя, Наташа...
В его руках Грачев увидел письмо. Спросил:
— От нее?
— Да.
— Что пишет? Дай прочесть...
— Зачем? Странно, весьма странно. — Кесарев встал, надел тужурку. — Я спешу на берег. Ты уже одно ее письмо читал, это — не лучше.
«Что ж, придется идти к замполиту», — подумал Грачев, глядя вслед Кесареву.
Был уже поздний вечер, когда Кесарев постучался к Вере. Она сразу открыла ему дверь.
— Сергей? — удивилась Вера, поправляя прическу. На ней был темно-зеленый халат. — Что случилось? Ты, кажется, пьян... Садись вот сюда, — она закрыла дверь и тоже присела рядом.
Сергей сказал, что он заходил к штурману и, по случаю дня рождения, выпил немного вина.
— Ждала? — Он смотрел ей в лицо.
Вера потупила глаза. Теперь только Кесарев заметил, что губы у нее накрашены, брови тоже...
— Зачем красишься? — сердито спросил он. — Ты и так хороша. — Скажи, ты ждала меня?
Вера смутилась, она хотела что-то сказать и все не решалась. Тогда Сергей достал из кармана письмо и протянул ей.
— Читай... Она ушла от меня. Сама ушла. Уехала в тот день, когда я ночевал у тебя. Она все знает, понимаешь? А я и не скрывал. Я сказал ей, что ты любишь меня. Ведь так?.. Ох и устал я... — Он зевнул, прилег на диван.
Вера молча прочла письмо, вернула его Сергею.
— Спрячь... — Она встала и, заложив руки за спину, стала ходить по комнате. Он понял, что она разволновалась, но ему было уже все равно. Наташа бросила его, и Сергей теперь свободен.
— Она права, я никогда ее не любил, — Кесарев говорил тихо, будто боялся, что его услышат другие. — Я просто привык к ней, и если бы не сын, я бы давно бросил ее. Ты веришь?
Вера молчала.
— Голубка моя, — воскликнул Сергей, — да ты чем-то опечалена? Забудь все, теперь я рядом... Я, Верунчик, теперь твой. Навсегда. Так и скажу всем. Это ужасно, что не я, а она меня бросила. Ведь правда? Но я не хочу ей мстить. Ради сына не хочу. Я не хочу быть подлым. Я просто не люблю ее, и все... Я, может, давно бросил бы Наташу, но иногда мне ее жаль. А сын? В нем ведь течет моя кровь!
— Ну, ну, а еще что скажешь? — с вызовом спросила Вера.
— А то, что ты не была матерью и тебе не понять Наташу. — Сергей немного помолчал. — Может, и плохим я стал для нее, но подлым я никогда не буду. Нет. Я буду на сына платить алименты, а когда он вырастет, возьму его к себе на корабли. К этому времени у нас с тобой, Верунчик, будут свои дети. Скажи, ты любишь детишек? Молчишь, да? А я очень люблю. Без сына мне тут одному тошно. Нет, не подумай, что мне и с тобой тошно. С тобой мне весело, очень даже. Ты веселая, но... — Он умолк, подбирая нужные слова, а она вздрогнула, как чайка на воде, пристально уставилась на него. — Ты веселая, — повторил он, — но какая-то холодная ко мне. А может, ты по натуре такая? Я никогда с тобой не говорил так прямо, как теперь. Но я не могу иначе. — Он приподнялся на локтях, увидел в ее глазах туман. Протянул к ней руку. — Ты чего это?
Вера отдернула руку и отстранилась.
— Сережа, выслушай... Я тебя не люблю, — вдруг сказала она. — Да, романтик, не люблю. И не любила...
Кажется, теперь до его сознания дошел смысл ее слов. Он вскочил с дивана.
— Ты... ты... шутишь, да? — Он через силу улыбнулся, попытался обнять ее, но она отстранилась.
— У меня есть муж, Сережа. Ты разве не знаешь? — Она сделала паузу, как бы размышляя, что сказать еще. — Ты глупый... Поезжай к своей Наташе, покайся, и она тебя простит. А я... Нет, я не могу... Я скоро уезжаю в Ригу. Бориса переводят туда штурманом дальнего плавания. Дают квартиру. Я очень рада, Сергей. Я ведь родилась в Риге, там мой отчий край. А папа не хочет ехать с нами. Он сказал, что когда родится внук или внучка, тогда он приедет. И я рожу ему внука.
Кесареву не верилось, что все это говорит Вера, та самая Вера, которая еще недавно клялась ему в любви, жалела, что не вышла за него замуж. Ну и дурень он, что ходил к ней, верил ей. Теперь ему не хотелось видеть ее, смотреть в ее сияющие голубые глаза; нет, ее глаза сейчас не были голубыми, в них — чернота, как цвет неба глубокой темной ночью. Он так был растерян, что не знал, как дальше говорить с ней, да и о чем говорить? Может, одеться и молча уйти? Нет, так просто Сергей уйти не мог. Никак не мог.
— Но ведь ты... — начал было он и запнулся. — Ты говорила, что жить без меня не можешь?
Вера громко, надрывно захохотала.
— Эх ты, романтик! — И жестко добавила: — Не будь наивным, Сергей. Я просто жалела тебя... А Наташу твою ненавидела. Мне захотелось украсть у нее тебя, и я это сделала. Я украла... И теперь я довольна. Теперь я думаю о Борисе, о детях. Ты любишь детей. А я что — враг своему счастью? Нет, мой дорогой, хватит нам забавляться. У тебя своя дорога, у меня своя... И, пожалуйста, больше не приходи. Я дала слово... отцу.
Она стояла так близко, что Кесарев видел под глазами у нее черные крапушки. Она стояла, слегка склонив голову, на ее белой, слегка тронутой загаром шее, блестел медальон. Она смотрела на него с усмешкой, в ее глазах было столько равнодушия, что ему захотелось ударить ее, ударить так, чтобы она заплакала, чтобы из ее милых глаз полились слезы. Она всегда к нему была равнодушной, он просто не мог раньше этого заметить.
«Красивая обманщица, — грустно сказал он себе. — Это ужасно, но это правда. Я чуть не плачу, а она совершенно спокойна. Даже артистка, играя роль влюбленной, волнуется. А она до жути спокойна. Она смеется надо мной. Она это умеет...»
Кесарев чувствовал себя так, как будто его бросили в глубокую пещеру, где темно, где нет ни одного живого существа и куда не попадает солнце. Слегка качаясь, он подошел к вешалке, взял фуражку.
— Ты подлая, Вера. Ты пиявка, понимаешь?
Она отбросила назад упавшие на лоб метелки волос:
— Не надо так, Сережа. Я тебя поцелую, только не надо так... — Она шагнула к нему.
— Прочь! — крикнул Кесарев. Он резко рванул на себя дверь и выскочил на улицу.
Бухта, где стоял «Бодрый», манила его яркими огнями.
17
Всю ночь лил густой дождь, но к утру распогодило, и хотя из-за туч выглянуло рыжее солнце, Скляров недовольно поморщился: на причале блестела огромная лужа. А сюда вот-вот должны приехать специалисты штаба. Он вызвал боцмана.
— Прошвабрить причал, — приказал Скляров. Боцман хмыкнул «есть», покрутил усы и тут же привел троих матросов; и они стали делать приборку.
