Неподалеку от корабля всплыла подводная лодка.
— Дайте мне связь с лодкой, — сказал Ромашов.
Грачев включил аппаратуру, мигом сделал настройку и, вызвав на переговоры командира, подал Ромашову микрофон. Тот взял:
— «Орел», я — «Чайка». Когда начнете?
Щелкнула трубка, и Ромашов услышал басовитый голос:
— «Чайка», я — «Орел». Ухожу на глубину...
Подводная лодка погрузилась, и там, где скрылась ее рубка, буруном кипела вода.
— Теперь глядеть в оба, — сказал старпому Ромашов.
А море бесилось и рычало. Небо закрыто тучами, и Ромашов боялся, что если не распогодится, то нелегко будет обнаружить торпеды. Но, к счастью, дождь вскоре перестал, и лодка произвела атаку по кораблю. Одна торпеда прошла под днищем и всплыла, а две другие торпеды промелькнули в стороне от «Гордого» и где-то затерялись.
Корабль сделал несколько галсов, но торпед не обнаружили.
Ромашов решил искать у острова — возможно, их отнесло течением.
...Поиск длился уже сутки. Ромашов не выпускал из рук бинокля, страшно переживал, но старался не выдавать себя. Служба научила его быть сдержанным, не терять бодрости духа в любой обстановке. Когда показался остров, он приказал усилить наблюдение.
— Сектор поиска круговой...
Грачев, заступивший вахтенным офицером, так и не отдохнул: старпом приказал ему принять вахту вместо начальника радиотехнической службы. «Ему искать торпеды, так что пусть настраивает свою аппаратуру», — сказал старпом, когда Грачев попытался было возразить. Тогда Грачев обратился к Ромашову. Тот удивился:
— Да вы что, голубчик? Нам надо найти торпеды, если даже придется неделю бороздить море. Нет, нет, офицер вы опытный и, я надеюсь, править службой умеете не хуже моих орлов.
«Ну и хитер!» — подумал о Ромашове Грачев. Он неотступно всматривался в черное кипящее море. «Гордый», весь содрогаясь, грудью резал упругие серо-зеленые валы.
«А хорошо, что приехала Надя, видно, сильно любит Гончара», — неожиданно подумал Петр.
— На румбе! — послышался зычный голос Ромашова.
— Сто десять!
— Так держать!..
Снова пошел дождь, но теперь со снегом. Небо будто опустилось, вода почернела, белые гребешки волн светились узорчатым кружевом.
— Где тут заметишь торпеду? — пробурчал старпом. — Корабли и те не разглядишь.
Ромашов покосился на него:
— Обязаны найти, Федор Андреевич.
Старпом неловко взялся за околыш фуражки.
— Пашем море без толку, надо бы сообщить в штаб, — предложил он.
— Да, сообщить, пожалуй, надо, — согласился Ромашов.
Ответ пришел быстро. Адмирал приказывал продолжать поиски. В телеграмме были такие слова:
«Искать, среди торпед есть одна экспериментальная».
— Полный ход! — Ромашов спрятал радиограмму в карман.
Грачев до боли в глазах всматривался в белесую пелену моря. Корабль изменил галс, и теперь ветер дул в лицо. У Петра стали слезиться глаза. Он вытер их платком и снова взял бинокль. И вдруг... Что это? На волне замельтешила красная головка торпеды. Нырнула, потом опять появилась на гребне волны.
— Торпеда! Вижу торпеду!.. — почти закричал Грачев.
Корабль резко изменил курс.
Когда торпеду выловили, Ромашов повеселел.
— A y вас, Петр Васильевич, глаз зоркий, — сказал он, стряхивая с фуражки капли воды. — Видите, на теле торпеды черный треугольник? Это значит — экспериментальная.
— Мне повезло, — улыбнулся Грачев.
Прошли еще сутки.
Корабль утюжил зыбкое море.
Грачев, сидя в рубке за радиоприемником, принял прогноз погоды. Ветер усилился до восьми баллов. «Тряхнет нас крепко», — подумал он, делая запись в журнале. Зазвонил корабельный телефон, и в трубке послышался голос Ромашова:
— Прошу вас на мостик!
«Видно, что-то стряслось», — подумал Петр.
Он вышел на палубу. Шторм не ослабевал. Держась за стальные леера, с трудом пробирался на мостик. Ночь — темная, ни единой звездочки на небе, все вокруг затянуло тучами. У полубака белопенная волна накрыла Грачева, завертела и потянула за собой. Чудом успел ухватиться за железную стойку трапа.
Поднялся на мостик весь мокрый. В лице — ни кровинки. Ромашов даже испугался:
— Что с вами?
— Малость ушибло...
— Вот что, милейший... — шутливым тоном заговорил Ромашов, но тут же посерьезнел: — Час назад я должен был получить условный сигнал. А что, эфир пуст?
— В наш адрес пока ничего нет...
Ромашов недоумевал: в чем же дело? Если в план учения внесены поправки, то ему, командиру, дали бы знать. Он предупредил Грачева: радиограмма очень важная.
— Вы глядите там...
Недобро заныло сердце у Грачева. Вернувшись в радиорубку, он взял со стола кипу радиограмм и стал снова просматривать их. Вот донесение от самолета-разведчика, вот — от надводного ракетоносца, вот — от противолодочного крейсера, который находится где-то в Атлантике, а вот — от берегового поста.
— А вот — от подводной лодки, — вахтенный радист протянул ему листок. — Только принял, но с большими пропусками.
Радиограмма номер один. Не о ней ли говорил сейчас Ромашов?
— Как же вы, а? — спросил Грачев радиста.
Матрос сказал, что как только лодка вызвала «Гордый» на связь, на той же волне заработала какая-то станция и создала сильные помехи.
Грачев задумался. Лодка вела передачу, а кто-то пытался помешать ей. Но кто? И почему радиограмма помечена учебной? Не в целях ли маскировки?
— Вот позывные, я успел их записать, — добавил матрос.
Петр, глянув в журнал, понял: радиограмма адресовалась «Гордому». Запрашивать лодку было бесполезно, поскольку для радиопередачи она подвсплыла, а теперь находится где-то на большой глубине..
— Как обстановка, нет ли радиограммы? — вновь запросил Ромашов.
— Есть, товарищ командир!..
Грачев доложил, что старшина не смог записать весь текст — очень большие пропуски. Ромашов попросил Грачева что-нибудь предпринять.
— Вы же специалист, думайте...
Запросы на другие корабли ничего не дали, и Грачев ходил по рубке, покусывая губы.
Раздался пронзительный звонок. Это снова Ромашов:
— Не получается? Надо, чтоб получилось. Поймите, это не то, что «Бодрый» не выставил мины. Мы сорвем всю операцию! Вы слышите?
«Бодрый»! И как Петр раньше не подумал о своем корабле. Он включил передатчик, нажал ключ, и чуткие стрелки приборов заплясали на своих шкалах. Петр передал текст, который гласил:
